«Чаще всего информация утекает по дури»
Владелец компании InfoWatch Наталья Касперская рассказала президенту группы Qiwi Андрею Романенко, почему она продала акции «Лаборатории Касперского» и как компании теряют миллионы из-за ошибок секретарш.
В жизни Натальи Касперской начинается новая глава: в прошлом году она оставила пост председателя совета директоров «Лаборатории Касперского» (ЛК), а весной 2012 года окончательно вышла из состава акционеров компании. «Лабораторию» Наталья и ее бывший супруг Евгений Касперский создали 15 лет назад. В прошлом году выручка ЛК выросла на 14% и составила $612 млн. Компания занимает второе место на мировом рынке антивирусов после Symantec и является, пожалуй, самым узнаваемым российским ИТ-брэндом.
Однако Наталья предпочла развивать компанию InfoWatch, которая занимается разработкой программных продуктов и методик защиты корпораций от утечек информации. Сейчас Касперская выкупает миноритарный пакет акций этой компании у «Лаборатории Касперского». По сравнению с ЛК InfoWatch — миниатюрный бизнес: выручка в 2011 году составила около $6 млн, но при этом выросла на 49%.
У Андрея Романенко бизнес совсем не миниатюрный. Начав с платежных терминалов в магазинах и переходах, сейчас он создает глобальную платежную систему: оборот группы Qiwi в 2011 году превысил 400 млрд руб. Большие деньги привлекают мошенников. Романенко было интересно узнать о современных способах защиты от злоумышленников, как внешних, так и внутренних.
«И все — миллионы уходят»
Андрей Романенко: Почему вы все-таки решили завершить большую историю с ЛК?
Наталья Касперская: Когда в феврале 2012 года компания заявила, что не будет выходить на IPO, мне не было смысла сидеть и ждать у моря погоды.
АР: Почему ЛК решила не выходить на IPO?
НК: Просто Касперскому это не нужно. Это ситуация, когда контроль важнее объемов бизнеса. У ЛК закончились драйверы роста. Чтобы расти быстрее рынка, нужно сесть на волну. В 2000 году мы росли потому, что передавали свой движок компаниям, которые встраивали его в свой продукт. В 2004 году удачно вышли на розничный рынок. Но сейчас ритейл не растет, потому что антивирусный рынок уже сформировался. Перепрыгнуть Symantec возможности нет — слишком большая разница в объемах (за III квартал 2011/12 финансового года американская компания получила выручку $1,7 млрд.— СФ).
АР: Последние несколько лет я постоянно замечал на выставках брэнд Kaspersky Mobile Security. В мобильных антивирусах вообще хоть у кого-то получилось?
НК: Это была моя идея. Еще в 2004 году стали появляться первые вирусы для мобильников. Я надеялась, что будет такая же история, как со стационарными компьютерами, но она не произошла. Ну нет массовых вирусов для мобильников, не самим же их писать?
АР: А защита электронных платежей? Набирающий обороты рынок, где вопросы безопасности стоят на первом месте…
НК: Антивирусные вендоры эту тему сливают. Кража денег — это, как правило, таргетированные атаки. Мошенники пишут вирус под конкретный банк, а ЛК, например, делает универсальный продукт для массового сегмента. Поэтому оборона идет с другой стороны: сами банки и платежные системы вынуждены защищаться, так как массовые антивирусы с этим не справляются. У вас воровали деньги?
АР: Было несколько случаев краж денег у наших пользователей. В основном проблемы происходят из-за человеческой халатности. Например, до сих пор популярен телефонный развод: «Вам из Qiwi звонят, продиктуйте пароль, пожалуйста». И люди говорят, хотя в каждом SMS написано: «Не сообщайте сотрудникам пароль». У нас 8 млн активных «кошельков», на них лежат миллиарды рублей. Но при этом средний остаток на счету — примерно рублей 200. Преступникам смысла нет связываться, тратить время на взлом.
НК: Софт для взлома сложный. Писать его для воровства маленьких сумм невыгодно. Проще внедриться в платежную систему трансакций между компанией и банком, чем заниматься мелочью. В этом случае вирус проникает в сеть компании, ищет компьютеры бухгалтеров, на которых стоит банк-клиент. И все — миллионы уходят. К счастью, цепочку можно отследить: в 60% случаев деньги удается вернуть.
«Компания поймала крысу, и что?»
АР: Банки и платежные системы совершенно не защищены от инсайда. Поэтому надо работать на опережение. У меня сейчас служба безопасности человек 40 на 1,5 тыс. сотрудников. Это много. Давно присматриваюсь к InfoWatch, но все руки не доходят. Как ваш софт работает и сколько он стоит?
НК: Стоимость внедрения зависит от конкретного клиента, потому что механизмы использования софта разрабатываются индивидуально под каждого клиента.
Работает это так: мы изучаем информацию заказчика, разбиваем ее по категориям, исследуем все каналы, по которым информация уходит из компании вовне. Это не только электронная почта, это Skype, ICQ, принтеры, порталы — все, через что можно пропихнуть данные. Затем можно эту информацию отслеживать, фильтровать или вовсе блокировать.
АР: А если, например, сфотографировать на экране компьютера базу данных на личный телефон, отследите?
НК: Существует множество способов обойти InfoWatch… Чаще всего информация утекает по дури. В 25% случаев секретарь распечатывает на корпоративном принтере документы и забывает их там. Или отправляет по электронной почте письмо не тому человеку: Outlook же любит подставлять адресатов. Такие вещи мы легко можем отследить и заблокировать. Но если в компании завелся инсайдер, который хочет увести информацию, и при этом он человек технически грамотный, подружился с системным администратором, то никакой софт не устоит.
Мы сейчас договорились о партнерстве с компанией Group-IB, которая занимается расследованием инцидентов в ИТ-сфере. Если правильно выстроить процедуру внутри компании, то можно потом предъявить доказательства в суде. Сейчас компания поймала крысу, и что? Может ей козу показать, уволить.
АР: Group-IB я знаю, мы сотрудничаем. Убежден, что в таких случаях нужно судиться до последнего. Но многие же спускают проблемы на тормозах, опасаясь репутационных рисков…
НК: Если сотрудник украл информацию и ушел с ней на рынок, об этом сразу же все узнают — вот это репутационный риск. А если я его схватила за шкирку и повозила по столу, то риски наоборот снижаются.
«Пусть он своей частной жизнью занимается вне офиса»
АР: Как появилась идея заняться рынком утечек?
НК: InfoWatch была основана ЛК еще в 2003 году. Изначально была идея: мы умеем фильтровать входящую информацию — технология «Антиспам». Так почему бы тогда не научиться фильтровать исходящую? На деле в InfoWatch работали 60 человек, и они никак не могли создать продукт. Мы дали тогдашнему гендиректору срок до июля 2007 года. Он не справился, и компанию возглавила я. Мы тогда разговаривали с Касперским, и я сказала, что просто так руководить проектом мне неинтересно, я возьму компанию только вместе с контрольным пакетом. Он согласился.
АР: И как, выпустили продукт?
НК: Да, сразу же начали продавать. В России мы уже занимаем 50-60% рынка — с нами работают государственные министерства и ведомства, коммерческие организации, в том числе ВТБ, «Сухой», «Билайн». Но проблема в том, что сегмент защиты от утечек маленький. В итоге каждый процент рынка дается большой кровью. Пару лет назад мы совершили ошибку — пошли в Европу. Но выяснилось, что в Евросоюзе законодательство препятствует развитию рынка защиты от утечек. Там компании обязаны защищать частную жизнь сотрудника на рабочем месте. Я этого не понимаю. Пусть он своей частной жизнью занимается вне офиса. Сейчас законодательство меняется и речь идет о том, чтобы принять закон, обязывающий компании отслеживать утечки. Это будет большой толчок для нашего рынка. Пока этого не произошло, мы пошли на Ближний Восток (Катар, Кувейт, ОАЭ), а также в Малайзию и другие страны. Россия и СНГ дают более 50% выручки, и здесь мы вышли в прибыль, но параллельно активно инвестируем за рубеж.
АР: Удивительное совпадение: мы тоже в России зарабатываем, а в мире инвестируем. Недавно, например, поставили первые терминалы в США.
НК: Вы не боитесь, что платежные терминалы вымрут?
АР: Была новость, что в Дании хотят вообще отказаться от наличности, потому что 97% оборота — это безнал. Нам там делать нечего. Мы идем в «наличные» страны — Украину, Китай, ЮАР, Малайзию… Да и Россия ближайшие десять лет будет «наличной» страной. Я всегда приезжаю в Шереметьево пораньше и смотрю, что народ делает. Например, подходят люди к сбербанковскому банкомату, снимают деньги и оплачивают счет за мобильный телефон в нашем терминале с комиссией. Хотя в банкомате то же самое можно сделать без комиссии.
Есть и другая сторона: банки никогда не смогут сделать простых и удобных платежных систем. Потому что всегда будет проблема: там лежат большие деньги, которые нужно надежно защищать. Мы же не занимаемся кредитами и депозитами, наша ниша — платежи. Например, не хочешь свою основную карту «светить» в интернете, на нашем сайте заказываешь за 100 руб. «пластик», привязанный к счету «Qiwi кошелька», скачиваешь мобильное приложение на смартфон и платишь где угодно и когда угодно. Кстати, мобильное приложение уже года два в топ-5 финансовых программ на App Store. При этом с нами работают 6,7 тыс. поставщиков услуг и 4 тыс. интернет-магазинов, пополнить карту можно в более чем 220 тыс. точек. Такой экосистемы нет ни у одного банка.
НК: Я вас слушаю и завидую — много лет работала на рынке b2c, а теперь на самом верху в2в. И тут ты сильно зависишь от клиента. Поэтому сейчас мы решили все-таки начать работать со средним и малым бизнесом. В декабре 2011 года приобрели немецкую компанию EgoSecure. Там был конфликт акционеров: они владели компанией 50 на 50 и уперлись как два барана на мосту. В итоге я недорого выкупила долю одного из них, подтянула европейского партнера еще из ЛК. Раньше EgoSecure работала только в Германии, сейчас начали продавать их софт в семи странах Евросоюза. Продукт очень гибкий и удобный, не требует таких сложных настроек, как наш собственный софт, поэтому дешевле.
«Лингвистические технологии как неразменный пятак»
АР: Я, когда к вам пришел, сразу «зачекинился» на Facebook и заметил, что рядом находится офис «Ашманов и партнеры». Вы с Игорем Ашмановым (владелец компании «Ашманов и партнеры» и нынешний супруг Натальи Касперской.— СФ) запускаете новые проекты?
НК: Конечно. Ашманов уже 20 лет занимается лингвистическими технологиями, они у него как неразменный пятак — то «Яндексу» что-то продаст, то для продвижения сайтов использует. В основе нашего нового проекта «Крибрум» лежит автоматическая категоризация контента. Мы ее используем , чтобы отслеживать и оценивать массовые комментарии пользователей соцсетей. Например, у Сбербанка 60 млн клиентов, и все чего-нибудь пишут про банк. «Крибрум» позволяет мнения отслеживать и оценивать — «позитивно», «негативно» или «нейтрально». С 80-процентной вероятностью система это определяет. Мы запустили пилотную версию в арабских странах — арабы страшно довольны.
АР: Как формируется ценообразование на услуги?
НК: Все зависит от количества комментариев и объектов — отслеживать же отзывы интересно не только о себе, но и о конкурентах. Систему имеет смысл покупать, если о вашей компании оставляют тысячи комментариев в неделю. Сотни можно и вручную отследить.
АР: Кто ваши конкуренты?
НК: В России мы искали конкурентов, но не нашли. Есть, например, «Медиалогия», но она анализирует преимущественно массмедиа. Когда мы задумались о выходе на англоговорящий рынок, нашли 113 конкурентов. При этом движков — шесть. Остальные только предоставляют интерфейс. Они умрут. Потому что компания без своей технологии ничем не отличается от других.
АР: Насколько реально, что в ближайшем будущем машина будет понимать речь? Вы верите в это?
НК: Если бы не верила, то не инвестировала бы в компании вроде «Наносемантики». Это другой наш совместный с Игорем проект, который создает «виртов» — виртуальных собеседников (специальная программа, которая отвечает на вопросы посетителей сайтов.— СФ). В понимании речи есть два порога: распознавание речи и смысла. Мы занимаемся смыслом. Пока лучшие технологии дают меньше 50% распознавания, что неприемлемо. Но еще несколько лет назад многим казалось, что это вообще невозможно: тест Тьюринга не прошел ни один искусственный интеллект (участнику нужно понять, общается он с компьютером или с другим человеком.— СФ). Но мощность процессоров растет. Сейчас будет новая волна технологий.
АР: Можно будет подойти к терминалу и сказать: «Положи на кошелек 100 рублей»?
НК: Да это сейчас уже можно сделать, но необходимо ограничить термины и задать четкие рамки. Если человек скажет «бабла на мобилу кинь», машина вряд ли его поймет.
АР: Важнее, конечно, заменить людей на роботов в call-центре: в год мы тратим на обслуживание входящих звонков 130 млн руб. Для Yota, кстати, вы сделали «виртов»? Мне понравилось.
НК: Кто же еще? Проекту полтора года — более 20% вопросов к техподдержке снимаются с помощью роботов. Оборот «Наносемантики» вырос в прошлом году на 100%. Но нужно понимать, что это рост с очень малых величин.
«На кухне мы выяснили, что компании движутся параллельно»
АР: Это у вас уже второй опыт бизнеса с родственниками. Каково это — работать с мужьями бывшими и настоящими?
НК: Ничему жизнь не учит, а если серьезно, то тяжело, конечно, с родственниками бизнес вести. Игорь меня сначала втянул в «Наносемантику», а «Крибрум» — это уже общий проект. Сотрудники InfoWatch решили искать каналы утечек не только внутри компании, но и вовне. Люди же редко задумываются о том, что они пишут в соцсетях. «Ашмановцы» независимо от нас придумали софт для социального мониторинга. Случайно на кухне мы с Игорем выяснили, что компании движутся параллельно. Мы даже поругались. Мы оба хотели развивать этот бизнес, а конкурировать было глупо. В итоге решили объединиться.
АР: Как разграничивать личное и рабочее? Голова же взорвется, если на кухне совет директоров проводить.
НК: Принципиальные вопросы можно и на кухне решить. Однако если мы фиксируем договоренности, то официально. Проще всего с бюджетами: договорились и понеслось. Но вот со стратегией бывает… Сейчас, например, идет бодание, чей брэнд использовать. Я считаю, что сервис социального мониторинга можно продавать под маркой InfoWatch, а Игорю слово «Крибрум» нравится. Использовать брэнд «Касперский» я, к сожалению, не могу, а то бы с удовольствием. Хорошая фамилия. У меня даже на визитке написано Kaspersky — если написать в женском роде, иностранцы путаются.
АР: Как лично вы относитесь к соцсетям? В Twitter вас что-то не нашел.
НК: Twitter я просто не понимаю — люди пишут много, все это плохо сформулировано. В Facebook зарегистрировалась, и сразу много людей стали писать, присылать запросы на дружбу, а я их отклоняю в целях безопасности. Еще ляпнешь что-нибудь не то. Для работы я использую, пожалуй, только LinkedIn — все просто и понятно. Вот человек, вот его резюме. Нашла там несколько сотрудников-иностранцев, несколько привлекательных стартапов по теме безопасности и искусственного интеллекта.
АР: Я раньше писал в соцсетях, что в голову приходит. Теперь служба безопасности запретила. Придумываю способы, как их обхитрить. Но больше собираю информацию о других людях. Например, в Twitter про вашу общественную деятельность много писали: то вы с Владимиром Путиным встречаетесь, то в комиссию Дмитрия Медведева по модернизации входите…
НК: В ноябре прошлого года прошла официальная встреча Владимира Путина с женщинами. Там разные были нужны женщины — многодетные матери, спортсменки, ну и меня позвали как «ИТ-женщину». Попросили рассказать о теме «Защита детей в интернете». Я напряглась, ведь большая часть угроз никак не связана с технологиями. Зачастую у родителей техническая грамотность ниже, чем у детей.
АР: Дочь в шесть лет разбирается в iPhone лучше, чем я. А в комиссию по модернизации как попали?
НК: Аркадий Дворкович (помощник президента России.— СФ) позвонил: «Хотите?» — «Хочу». Там интересно. Например, обсуждали проблемы фармацевтики. Виктор Вексельберг (глава группы «Ренова».— СФ) рассказал, что у фармацевтов в стране большая проблема: нет мышей для лабораторных исследований. Для меня участие в работе комиссии — это способ хоть как-то повлиять на государство. Конкурировать с западными монстрами ИТ-индустрии непросто. Я активно выступаю за протекционизм хотя бы в тех областях, где у России еще есть шансы: в сфере разработки программного обеспечения, например.
Источник: hr-portal.ru
