К ПОСТРОЕНИЮ ДУХОВНОЙ ВЕРТИКАЛИ
Книга В.П. Зинченко и Е.Б. Моргунова, появись в печати лет на 8-10 раньше, наверняка имела бы значительный резонанс в психологическом мире. Посвященная методологическому осмыслению развития отечественной психологии и наличному состоянию дел дня сегодняшнего в самых узловых для отечественной психологии проблемах, она выступает своеобразным методологическим камертоном, настраивающим на определенное мироощущение психологов, занятых как в теории, так и в практике. Теперь же появление данного методологического исследования в дне сегодняшнем, перегруженном политическими событиями и связанном с переориентацией основной массы психологов
144
на «заказные » психологические работы, грозит пройти незамеченным.
Писать рецензию на книгу довольно сложно. Временами ее содержание (особенно в первых главах) напоминает коллаж из мыслей выдающихся психологов и философов. Разделяемый авторами принцип Полифонизма культуры как источника ее саморазвития выразился и в организации самой монографии, где пересекаются линии П.А. Флоренского, М.М. Бахтина, Л.С. Выготского, Г.Г. Шпета, П.А. Вернадского, М.К.Мамардашвили, Ю.М. Лотмана, задавая широкий смысловой контекст, множественность планов и стереоскопичность видения обсуждаемых проблем. Круг же обсуждаемых проблем необычайно широк, и на первый взгляд логика перехода от темы к теме подчинена только причудам ассоциативного потока сознания самих авторов. Проблемы взаимосвязи и противостояния культуры и цивилизации соседствуют с обсуждением творческого наследия Л.С. Выготского, М.М. Бахтина, Г.Г. Шпета, П.А. Флоренского, А.Н. Леонтьева. История исследования проблемы сознания в СССР, описанная авторами, как в тупик упирается в проблематику искусственного интеллекта, и на примере несостоятельности методологических претензий последнего реконструируется «анатомия технократического мышления «. Авторы погружаются в реминисценции нашего недавнего прошлого, где идеологическая несвобода сужала рамки психологической проблематики и где духовная потребность творческой самореализации личности входила в конфликт с чувством элементарного самосохранения. Охранительное и запуганное бессознательное исследователя, подстраиваясь под требования идеологии, могло конформистски уводить от опасных тем, рационализируя это как следование «единственно правильному учению «. «Внешние запреты и табу интериоризировались, становились собственными и далеко не всегда замечаемыми самими учеными » (С. 97). Тем закономернее звучит тема, представленная в монографии «к личности через поступок » применительно к истории отечественной психологии, где слово уже выступало поступком и где наши учителя смогли тем не менее донести и во многом развить идеи «серебряного века » русской культуры. Один из авторов монографии, В.П. Зинченко, по семейной традиции приобщенный к психологической школе Л.С. Выготского не только как исследователь, но и являющийся одним из «последних могикан » этой славной когорты психологов — А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурии, А.В. Запорожца, П.И. Зинченко, П.Я.Гальперина, Д.Б. Эльконина, В.В. Давыдова и других, — во многом на основе личных воспоминаний проводит реконструкцию позиций ее творцов, снимая охранительный идеологический камуфляж и наслоения, вызванные контекстом этой сложной и жестокой эпохи.
Авторы, вслед за А.В. Брушлинским, выделяют в рамках единой школы Л.С. Выготского собственно два направления — культурноисторическую теорию Л.С. Выготского и теорию деятельности, зачатую С.Л.Рубинштейном и развитую, в первую очередь, А.Н. Леонтьевым. Тем не менее сам текст монографии, написанный в культурноисторической традиции, с реконструкцией идей в их историческом контексте и рассматривающий «значение » как превращенную форму деятельности, является интеграцией этих подходов и свидетельствует об их тесной взаимосвязи и единстве. При этом включение в монографию идей Г.Г. Шпета, М.М.Бахтина, П.А. Флоренского, М.К. Мамардашвили расширяет горизонт проблемы и усиливает культурноисторический аспект.
Рассмотрению научного наследия ряда выдающихся отечественных мыслителей в контексте культурной парадигмы посвящены разделы монографии: наследие Л.С. Выготского,
145
поступок и целостность человека по М.М. Бахтину, Г.Г. Шпет о культуре и слове, П.А. Флоренский о культе и культуре, слово об А.Н. Леонтьеве.
Специфику культурной традиции российской философии и психологии авторы, вслед за А.Ф. Лосевым, видят в том, что западноевропейское и восточнохристианское направления в философии основаны на разных принципах философствования. Запад ориентируется на рационализм, разрывающий субъект и объект познания, пытающийся оставить субъекта познания «за кадром «. Русская философия ориентируется на логос, подразумевающий одухотворенность мира. Естественно, что субъекту познания — личности — уделяется при этом «в кадре » центральное место. На наш взгляд, эта очень верная мысль находит свое подтверждение в факте различения в русском языке понятий «истина » и «правда «. Правда подразумевает истинность по отношению к самому субъекту познания (пристрастность, или личностный смысл, в терминах А.Н. Леонтьева). Позитивный смысл этой особенности русской ментальности лежит в нравственных исканиях, в «достоевщине «, а негативный — в упрощенно истолкованных марксистских положениях о классовой природе сознания и, как следствие, самой науки. «Большевизм, — как пишет Н.А. Бердяев, — оказался наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации, как она сложилась в России в 1917 году, и наиболее верным некоторым исконным русским традициям и русским исканиям универсальной социальной правды, понятой максималистически, и русским методам управления и властвования насилием. Это было определено всем ходом русской истории, но также и слабостью у нас творческих духовных сил » (Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 93).
Стержнем монографии выступает попытка обосновать построение духовной вертикали человеческого бытия и найти ее выражение в психологической науке. Позицию, на которой стоят авторы, можно условно обозначить как «светская духовность «. Как пишут авторы, «западная наука (к которой мы относим и свою отечественную), прежде всего биология и психология, все еще очень робко подходит к необходимости признания реальностей, имеющих внепространственную и вневременную природу. С не меньшим сопротивлением принимается идея о наличии целеполагающего начала в природе. Без такого признания мы будем попрежнему находиться в плену примитивно понятого принципа детерминизма человеческого поведения и никогда не сможем не только объяснить, но и включить в психологию феномены свободы воли, свободного действия, свободной личности, не говоря уже о душе и духе. Не сможем понять и того, каким образом психика играет роль фактора эволюции » (С. 15).
Этойто цели и посвящено изложение столь обширного материала от оппозиции культуры и цивилизации до противопоставления естественного и искусственного интеллекта.
Не давая собственно определения культуры и цивилизации (что отчасти затрудняет понимание), авторы описывают их атрибуты. Если культура индивидуальна, сакральна, синкретична, задает широкий смысловой контекст и насыщена символами, то цивилизация нормативна, операциональна и связана с массовым производством. По мнению авторов, в психологической науке творчество Л.С. Выготского и Ж. Пиаже ближе в парадигме культуры, в то время как творчество Дж. Уотсона, Э. Торндайка, Р. Скиннера — к цивилизации. Последовательная формализация и операционализм неизбежно ведут к редукции и переходу к цивилизационной парадигме как утрате смыслового базиса,
146
на котором создается культура. Здесь позиция авторов перекликается с мыслями А.Н. Леонтьева, полагавшего, что передаче машинной реализации доступна только та часть человеческой деятельности, которая автоматизировалась и превратилась в совокупность операций, не связанных с целеполагающими, мотивационными и эмоциональными компонентами. Принципиальная невозможность реализации последних в рамках искусственного интеллекта позволяет авторам рассматривать современные компьютерные программы только как дополнительные орудия мыслительной деятельности человека, предостерегая психологов от чрезмерного увлечения компьютерной метафорой как моделью собственно человеческого мышления.
Своеобразной антитезой сужения психологической проблематики в рамках компьютерной метафоры является обращение авторов к понятию «живого движения «, включающему «биодинамическую ткань «. Эти понятия существенно дополняют концепцию А.Н. Леонтьева о структуре индивидуального сознания как единстве его образующих — значения, чувственной ткани и личностного смысла. Но если понятие чувственной ткани относится, в первую очередь у А.Н. Леонтьева, к еще не означенной феноменальной данности, на базе которой строится субъектом чувственный образ, то биодинамическая ткань выступает в аналогичной роли (плана выражения по отношению к плану содержания) применительно к рецептивному действию. Это весьма логичное развитие теории деятельности и теории сознания в рамках школы Выготского — Леонтьева — Лурии, так как позволяет предметное действие наряду с образом рассматривать как полноценные формы репрезентации и моделирования мира. Действительно, такие авторы, как Ж. Пиаже и Дж. Брунер, говорили о формах презентации через действие, через образ и
через знак, и обращение к биодинамической ткани живого движения (своеобразному аналогу чувственной ткани образа) является логически оправданным и создает симметричность отношений в рамках этой базисной триады системы репрезентации. Оправданным, очевидно, является и акцент на действии как генетически исходной единице психического отражения. Эта позиция близка к эпистемологии Ж. Пиаже и Дж. Брунера, ко взглядам А.В. Запорожца, В.П. Зинченко и к теории поэтапного формирования П.Я. Гальперина. В философском плане представление о значении как свернутой превращенной форме деятельности развивал М.К. Мамардашвили, а в психолингвистике — А.Н. Леонтьев. Более спорным, на наш взгляд, является, по мысли авторов, недоучет современной психологией значимости поиска исходной единицы психического. Эта проблема применительно к сознанию была поставлена Л.С. Выготским, который выделял значение как единицу сознания. На наш взгляд, рассуждения о единице, которая в отличие от элементов обладает всеми основными свойствами, присущими целому, и в которой «как в капле воды, сохраняются все характеристики океана «, противоречат его же собственной идее о системной организации значений, существующих и раскрывающихся только через эту систему. Современная лингвистика подчеркивает, что полноценным семиотическим статусом обладает не слово и даже не предложение, а целостный текст, и единичное значение не является молярной единицей, а раскрывается в контексте общего смысла текста, и ее семантические компоненты актуализируются в рамках текста, не являясь ни функционально, ни генетически первичными (С.К. Шаумян, Ю.Д. Апресян). Аналогично можно полагать, что и действие, роль которому как единице психического отводят авторы, обретает полноценный смысл только в контексте целостной деятельности, поступка (включающего и мотивационные, целеполагающие составляющие).
Значительное место в монографии уделено проблеме сознания. Авторы глубоко и всесторонне уделяют внимание его философской проработке, рассматривая сознание как проявление и как фактор развития духовной свободы. Стремясь преодолеть разрыв между философией сознания (представленной в классической немецкой философии как форма самодвижения духа) и собственно человеческой жизнедеятельностью, авторы вводят понятия рефлексивных и бытийных пластов сознания. На наш взгляд, эти расчленения перекликаются с разработками Л.С. Выготского о житейских и научных понятиях. Но если концепция Л.С. Выготского была, в первую очередь, направлена на проблему развития и обучения, то выделение пластов сознания, проведенное В.П. Зинченко и Е.Б. Моргуновым, позволяет заострить проблему отношения бытия и сознания, которая в отечественной психологии как бы снималась (возможно, в охранительных для самих психологов целях) в постулате о «единстве деятельности и сознания «.
При глубокой философской проработке проблемы сознания в монографии почти не представлены собственно психологические исследования по этой же теме, что говорит о скудости урожая на этой ниве психологической науки. Мы полагаем, что обращение к конструктивистскому направлению в психологии (Ч.Осгуд, Дж. Келли, Дж. Керролл, Дж. Миллер) и к отечественной психосемантике (В.Ф. Петренко, А.Г.Шмелев) позволило бы обогатить рассмотрение этой темы экспериментальными исследованиями.
Монография В.П. Зинченко и Е.Б. Моргунова выступает не только академическим изложением научного знания, но и страстным призывом в духе С. Кьеркегора: «Истину невозможно познать, в ней надо быть «. Заключительном аккордом к этой книге могут выступить слова любимого авторами и много раз цитируемого в этой книге М.К. Мамардашвили о необходимости и в жизни, и в науке людей, «способных на полностью открытое, а не подпольнокультурное существование, открыто практикующих свой образ жизни и мысли, благодаря которым могут родиться какието новые возможности для развития человека и общества в будущем «.
Источник: hr-portal.ru
