ИДЕЯ СУБЪЕКТА — ОСНОВАНИЕ ЕДИНСТВА ОТЕЧЕСТВЕННОГО ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ?
Психологическая наука в России XX столетия: проблемы теории и истории / Под ред. А.В. Брушлинского. М.: Издво Инта психол. РАН, 1997. 576 с.
В рецензируемой коллективной монографии оформлен опыт историкотеоретического осмысления ключевых траекторий развития и современного состояния отечественной психологической мысли. Едва ли нужно специально оговаривать, сколь сложна задача написания такого труда сегодня. И вот задача решена…
Конечно, каждый читатель может поразному оценивать степень успешности ее решения, но бесспорно одно: в книге историческая арена становления науки о психике предстает наполненной живым действием ее творцов, самобытные поиски которых воплотили дух соответствующей эпохи. Это во многом противостоит привычному для нас и до сих пор господствующему способу историконаучной реконструкции. Речь идет о представлении истории науки в виде выстроенной по готовой схеме экспозиции уже свершившихся или даже незавершенных ходов мысли неких мифологизированных ученых. В любом случае эти ходы легко приводимы к определенному «общему знаменателю » (скажем, «борьба материализма и идеализма «), решающее слово в определении которого всегда принадлежало идеологии.
Книга, написанная авторским коллективом (А.В. Брушлинский, К.А. Абульханова-Славская, Л.И. Анцыферова, В.В. Знаков, В.А. Кольцова, Ю.Н. Олейник, Б.Н. Тугайбаева), свободна от идеологических манифестов, шокирующих исторических оценок, сентиментальной ностальгии по психологии (дореволюционного либо советского периода), «которую мы потеряли «, огульной критики достижений «марксистской » психологии или недовольства нынешними психологическими веяниями, апологетических клише и апокалипсических прогнозов… Книга позитивна по способу воспроизведения материала, спокойна по стилю изложения, плюралистична по составу идей. При ее чтении приходишь к, казалось бы, простому и естественному выводу, который, однако, в контексте современной научной ситуации приобретает особый смысл. При всей своей внутренней гетерогенности и парадигмальной разноликости отечественная психология едина исторически и логически. Выскажем (с подачи авторов) следующее предположение: единство задает идея субъекта и его активности. Разумеется, данная идея могла поразному специфицироваться в координатах психологического анализа в образе
124
идеи субъекта деятельности, субъекта поведения, субъекта общения, субъекта познания, субъекта сознания… Да и сама «субъектность » могла получать различные толкования. Тем не менее именно эта идея составила одно из оснований развивающейся целостности отечественного психологического знания, прозвучала рефреном его истории. Мы говорим не о каком-то рафинированнопочвенном «русском пути » такого психология никогда не знала. Мы говорим лишь о целостнообразующем логическом начале и смыслообразующем ориентире движения научной мысли.
Идея субъекта явилась порождением европейского человекознания Нового времени философского и специальнонаучного. Но именно европейская, и еще в большей степени американская психология испытала значительные трудности в освоении этой идеи. Эти трудности отчетливо проявились, например, в попытках психологовкогнитивистов «оживить » формализованные когнитивные структуры, населив их демонами или гомункулусами. Последним делегировалось решение задач управления процессами преобразования информации и принятия решений (см. оценку таких попыток в работах В.П. Зинченко и Б.М. Величковского). Метафору демонагомункулуса в известной мере допустимо рассматривать как оппозицию идее субъекта.
В истории развития концептуального аппарата психологии демоныгомункулусы могли принимать как деперсонифицированную, так и персонифицированную формы. Примерами из первого ряда могут служить элементы сознания (классическая психология сознания), intervening variables (Э. Толмен), структура, или форма как средство самообнаружения сущности явлений в феноменальном поле (гештальтпсихология). Примеры из второго ряда: хрестоматийные фрейдовские персонажи Id, Ego, SuperEgo, субъектные инстанции «Родитель Взрослый Дитя » (Э. Берн), «логикосознательное Я » (А. Менегетти) и др. Наделяя те или иные образования гомункулоподобными чертами, психологи закрепляли за ними многообразные, но всегда ответственные функции: регуляции, реструктуризации опыта, рефлексии, опосредствования (включая посредничество) и т.д.
Приведенные выше далеко не полные перечни свидетельствуют о том, что демоны не поддаются изгнанию, и психология, видимо, еще долго будет явно или скрыто апеллировать к образу «внутреннего человечка » (см., напр.: Карпенко М.П. Об одной когнитивной модели и ее роли в процессе обучения // Журн. прикладной психол. 1998. № 1. С. 93100). Впрочем, как уже говорилось, этот образ лишь отчасти противостоит идее субъекта. Просто здесь возможны два варианта.
Вариант первый. Целостный субъект полностью редуцируется к совокупности населяющих его внутренний мир гомункулусов и (или) превращается в их функциюпроизводную. Типичная иллюстрация вышеупомянутая фрейдовская модель психики человека. Менее типичная концепция А.Н. Леонтьева, где личность выводится из иерархии деятельностей (так сказать, экстериоризированных гомункулусов).
Вариант второй. Гомункулус (или его аналог) способен емко и адекватно выражать жизненную целостность и цельность субъекта. Для русской философскорелигиозной традиции аналогом такого гомункулуса стало свободно созерцающее сердце (И.А. Ильин, П.Д. Юткевич и другие) средоточие вершинных интенций национальной души. В нашей психологии этот вариант соотносим с представлениями о человеческом Я как «содружестве «, «республике » субъектов (С.Л. Рубинштейн), о функциональных органах (А.А. Ухтомский, Н.А. Бернштейн, А.В. Запорожец, В.П. Зинченко), об отраженной субъектности (В.А. Петровский) и др. Здесь это продиктовывалось необходимостью выразить внутреннюю неодномерность, рефлексивность, позиционность субъекта, его трансцендентность по отношению к самому себе и наличным обстоятельствам жизнедеятельности.
Авторы новой книги справедливо ссылаются на такую особенность российского менталитета, как «глубокая психологичность, склонность к психологическому мировосприятию и самоанализу » (с. 14). Следуя духу культурной традиции, отечественные ученые всегда стремились не только к постижению внутреннего содержания психической жизни, но также к раскрытию творческиконструктивной функции сознания в мироздании, точнее в миросозидании. Уже генезис земной психосферы (Н.Н. Ланге) мыслился ими в качестве фундаментального витального начала фактора биологической эволюции (А.Н. Северцов). Отсюда и симптоматичные попытки понять субъективную реальность как особую форму реальности объективной, воссоздать «онтологический статус » сознания.
Любая разновидность натурализма в истолковании природы души, психики, сознания всегда довольствовалась фактом объективности субъективного. Дело при этом сводилось лишь к тому, чтобы подыскать некоторую готовую нишу в системе «предустановленной гармонии » (Г. Лейбниц) бытия, куда и следует вписать сознание (субъективное). Диапазон проявлений этой теоретической установки достаточно широк: от подхваченного В.И. Лениным «нейтрального » и в общем бесспорного натурфилософского
125
тезиса о генетическом родстве всеобщего свойства материи отражения и субъективного ощущения до построений неофрейдистской космологии, согласно которым Вселенная способна испытывать прототипы либидозных состояний. Главное, однако, в другом. Названная установка практически не содействовала преодолению трактовок сознания как эпифеномена, фантома физических событий.
В отличие от этого выдающиеся представители отечественной науки (не только психологи) в том или ином виде развивали идею внутренней участности (М.М. Бахтин) сознания в бытии. Для них объективность субъективного выступала не данностью, а заданностью. Иными словами, обретение сознанием онтологического статуса, утверждение сознания в этом статусе интерпретировалось как своеобразная поисковосмысловая, проектная, конструктивная, т.е. в пределе творческая задача. Такая задача объективно возникает и перед реальным носителем сознания, и перед исследователем, которому предстоит осмыслить бытие сознания в координатах развивающегося процесса.
Только в этом идейном контексте может быть адекватно поставлена проблема субъекта. Этот контекст постепенно складывался в российской науке благодаря трудам множества ученых, среди которых особое место занимает С.Л. Рубинштейн. Его намного опередившая свое (и наше?) время статья «Принцип творческой самодеятельности » (1922) явила собой подлинный манифест нового понимания объективности субъективного, так как содержала проект генетической онтологии субъекта. Рубинштейновский проект нацеливал исследователя на анализ процесса развития, образования субъекта, становления субъекта формообразующей и самоустремленной объективной силой. В рамках школы С.Л. Рубинштейна и вне их, но в том же ключе, проблема субъекта сейчас продуктивно разрабатывается К.А. АбульхановойСлавской, В.С. Библером, А.В. Брушлинским, В.П. Зинченко, Ф.Т. Михайловым, В.А. Петровским, В.И. Слободчиковым, Г.А. Цукерман, В.Д. Шадриковым, Б.Д. Элькониным и другими.
Под избранным углом зрения примечательна и судьба объективного метода в нашей психологии. Отнюдь не рефлексо и реактологические варианты этого метода отражали специфику его уникальной отечественной конструкции. Об этом свидетельствуют и материалы рецензируемой книги. Еще в дооктябрьской России развернуто обсуждались и частично реализовывались программы создания таких экспериментальных методов, которые позволяли бы воспроизвести развивающуюся целостность изучаемых психических явлений. Позднее было выделено и основание развития данной целостности собственная предметная активность (затем деятельность) субъекта. С опорой на это ученые школы Л.С. Выготского сформулировали стратегию экспериментальногенетического моделирования психических функций, а представители школы С.Л. Рубинштейна предложили метод экспериментального изучения мышления в условиях его формирования. Тем самым новое понимание объективности субъективного воплотилось в ткани конкретнопсихологического познания.
Создатели монографии не только подробно характеризуют это понимание, но и сами вносят вклад в его развитие. Так, в гл. 4 мы находим попытку реконструировать содержание трактовки личности и ее развития в культурноисторической теории Л.С. Выготского. При этом понятие активности субъекта (совершенно справедливо, на наш взгляд) полагается как центральное и в общепсихологической теории Л.С. Выготского, и в его теории личности. Здесь же проблема субъекта рассматривается в соотношении с принципом детерминизма и понятием зоны ближайшего развития (ЗБР), осуществляется критический разбор взглядов Л.С. Выготского, указывается на существенные ограничение его представлений о ЗБР, что во многом не совпадает с оценками автора предыдущего параграфа. Думается, подлинный смысл понятия ЗБР может быть определен лишь в целостном контексте научных поисков Л.С. Выготского, доминантой которых стала идея развития как креативного процесса обретения ребенком внутренней свободы (произвольности), расширения его индивидуального опыта по мере освоения орудий человеческой культуры.
В гл. 5 раскрываются философскометодологические основания психологии деятельности и ее субъекта. В частности, авторская рефлексия по поводу введенного С.Л. Рубинштейном понятия творческой самодеятельности как источника объективности образа мира убеждает читателя в его глубокой эвристичности. В гл. 6 категория субъекта привлекается для сопряжения исторического и логического планов проблемы личности в психологии. Гл. 7 содержит абрис проблемы целостности субъекта как основы системности его психических качеств.
К сожалению, формат журнальной рецензии не позволяет разносторонне осветить содержание обширного и весьма многопланового издания. По многим вопросам хотелось бы вступить с авторами в диалог и даже в дискуссию. Оставляя эту возможность открытой, пожелаем книге доброго пути к уму и сердцу читателя.
Источник: hr-portal.ru
