Results not found

По вашему запросу ничего не найдено

Попробуйте отредактировать запрос и поискать снова

Офисная жизнь

Ирвин Сарнофф о формировани эго

Article Thumbnail

Люди во всех культурах, считает Ирвин Сарнофф, в процессе своей социализации вынуждены затемнять свое сознательное восприятие некоторых своих мотивов, даже врожденных. С другой стороны, эго содержит психологические навыки, которые индивид может использовать для устранения покрова неизвестности.[1]

Формирование эго не снижает стремление получению удовольствия. Вместо этого, эго помогает ребенку сдерживать свои желания до тех пор, пока не наступит время для их выражения. Поэтому, для растущего ребенка столкновение с барьером на пути к его удовольствиям, скажем, высокий шкаф, в котором хранится печенье, необязательно повергает его в припадок гнева и отчаяния. Хотя такой барьер может быть фрустрирующим, он служит для мобилизации интеллектуальных ресурсов эго. Таким образом, ребенок приостанавливает начинает искать путь, как он мог бы добраться до печенья. Он может искать лестницу, стул или другой объект, который может быть использован в качестве расширения его поля деятельности. Естественно, что поиск средств, как процесс разрешения любой проблемы требует времени и добровольной задержки в действии.[2]

С созреванием физической способности передвигаться во внешнем окружение и манипулировать им, ребенок становится постепенно готовым извлекать пользу из инструментального обучения. Обучение значительной степени зависит от таких умений эго, как терпение и толерантность к фрустрации — психологические черты, которые помогают ребенку упорно продолжать свою деятельность достаточно долго, чтобы найти решение для той или иной проблемы.

Для взрослых нет ничего удивительного, что необходимо набраться терпения, чтобы получить удовольствие в будущем. Иногда отсрочка может быть относительно короткой, требующей от индивида просто осуществления элементарной воздержанности или такта. Так, например, голодный посетитель должен ждать, пока подойдет его очередь в кафетерии. Ждя удовлетворения других своих желаний, однако, тот же самый индивид должен работать, планировать и учиться в течение многих лет. Наконец, от индивида часто требуется отказ от возможности немедленного удовлетворения одного мотива, для того, чтобы гарантировать максимальное удовлетворение другого. Для маленького ребенка любая преднамеренная отсрочка немедленного удовлетворения в пользу будущего удовлетворения может казаться не только парадоксальной, но и немыслимой.

Итак, один аспект функционирования эго включает редукцию мотивационных напряжений, другой аспект эго сконцентрирован на опасностях, с которыми индивид может встретиться в своем окружении. Эти опасности происходят от множества объектов и событий: горячая печь, скользкие утесы, глубокая вода, дикие животные, сильное движение. Младенец входит в мир, не обладая априорным знанием о любой из этих опасностей. Он должен узнавать о них из опыта — иногда из опыта других, часто из опыта, который он сам непосредственно претерпевает. В отношении к этому типу обучения эго играет решающую роль. В добавок к способности делать адекватные различения среди потенциально опасных и безопасных феноменов, эго снабжает индивида способностью оценивать, предвидеть, рассчитывать заранее возможную цену рискованного действия. Естественно, что даже самое ясное мышление не всегда может предотвратить появление опасности. Но перед лицом неожиданной неудачи эго может функционировать как инструмент выживания.

Конечно, когда внезапно появляется опасность, мы часто «теряем голову «; то есть, мы действуем, как будто бы мы временно лишены функций эго. Однако, в степени, с которой мы способны «сохранять свой рассудок «, мы можем преодолевать ситуацию опасности тем же самым образом, каким мы преодолеваем препятствия на пути доставляющих удовольствие импульсов; и чем более зрелым является эго личности, тем более вероятным является, что он «сохранит свой рассудок » и решит проблему. При многих обстоятельствах, однако, мы непрерывно сталкиваемся с опасностями, которые мы физически не способны избежать или преодолеть. Во время долгого периода социализации дети неизбежно подвержены травматическим случаям, которые вызывают интенсивный страх. Даже самые любящие и снисходительные из родителей неизбежно должны фрустрировать своих детей в том, что касается удовлетворения их потребностей. И, когда ребенок становится старше, наказание или угроза наказания все более и более используется как эксплицитные способы обеспечения должного поведения со стороны ребенка.[3]

Для растущего ребенка, поэтому, необходимо адаптироваться к личностям, которые контролируют его судьбу и требований которых нельзя избежать, игнорировать или отвергнуть. Когда импульсы ребенка сталкиваются с запретами взрослых, ребенок попадает в угрожающую ситуацию. С точки зрения ребенка, угроза может принимать такие огромные размеры, что он переполняется страхом; и если его страх становится слишком интенсивным, само состояние его сознания рискует раствориться в потоке болезненных стимулов. Чтобы минимизировать наличие таких нестерпимых состояний страха перед лицом неизбежной угрозы, ребенок начинает развивать разнообразные защитные ответы, которые Фрейд называл механизмами эгозащиты.

Поскольку защитные механизмы эго помогают индивиду справляться с внешней опасностью, их создание, в свою очередь, создает психологические предпосылки для беспокойства, так как беспокойство вызывается не непосредственным наличием внешней угрозы, а скорее возбуждением бессознательных мотивов, открытое выражение которых в прошлом подвергало индивида опасности. В этом отношении, как и в отношении к другим мотивам, сила эго индивида детерминирует то, какой величины беспокойство он может выносить, а также степень, в которой он может выяснить мотивационные источники, которые стимулируют беспокойство.

Любовь родителей может являться таким же могущественным стимулом для приобретения должного поведения, как и страх. Если ребенок восхищается своими родителями, он может сознательно формировать себя по их образу. Однако, процесс сознательного подражания должен дожидаться развития способности ребенка использовать символы, принимать на себя роль своих родителей. Главным образом именно потому, что самые ранние содержания сознания приобретаются бессознательно, они могут в конце концов более влиять на поведения ребенка, чем те ценности, которые впоследствии принимаются с полным осознанием их источника и значения. Независимо от того, как индивид приобретает свои ценности, ценности, по определению, сильно заряжаются аффектом, касающегося концепций хорошего и плохого. Раз инливид принимает комплекс ценностей, он будет эмоционально реагировать на свое собственное поведение, подкрепляет ли оно или уклоняется от этих ценностей. Он применяет свою систему ценностей к оценке своих собственных мыслей и действий; и если он обнаружит, что сильно уклоняется от своих собственных усвоенных норм, он, вероятно, не одобрит себя, также как и его воспитатель некогда не одобрял его. В мотивационном отношении уклонение от своих собственных нравственных стандартов вызывает чувство вины. Так, растущий индивид все более и более обязан справляться со своим собственным чувством вины.

Эго часто попадается в вилку между требованиями психологически произведенных побуждений индивида и его социально произведенных стандартов. Очевидно, что ситуации подобного рода являются имплицитно конфликтными, так как индивид не может всегда следовать своему психологическому стимулу без угрызений совести; также он не может всегда обращать внимание на угрызения совести без фрустрирования своих доставляющих удовольствие импульсов. Следовательно, он обязан выбирать между бесконечной серией таких альтернатив, примирять внутренние антагонизмы, которые вызывают эти альтернативы и идти на компромисс для того, чтобы сохранять целенаправленное и когерентное поведение. Если эго не преуспевает в этой постоянной работе арбитража и принятия решения, индивид, поддастся либо парализуется в своей деятельности ввиду беспрестанных колебаниях, либо предается хаотической и импульсивной деятельности.

Чувство вины, наиболее вероятно испытывается, когда нарушается табу, которые индивид извлекает из своего контакта с культурой. Из культуры же индивид черпает информацию, как эти табу не нарушать. Социальные табу определяются обычно более ясно и конкретно, чем социальные идеалы. В сложных обществах основные табу эксплицитно утверждаются в кодексе законов. Консенсуса в отношении поведения, адекватного для поддержки и поощрения различных социальных идеалов достичь значительно труднее. Но когда индивид понимает, что не следует своим собственным идеалам, он испытывает чувство вины. Следовательно, эго также функционирует, чтобы помогать индивиду оценивать свое поведение и модифицировать его.

Когда активируются два или более мотива в одно и тоже время, их соединение вызывает состояние конфликта. Конфликт возникает в результате того факта, что индивиду одновременно требуется уменьшать напряжения, вызываемые всеми мотивами, а поскольку различные мотивы требуют различных ответов, индивид не может отвечать на один из мотивов без необходимого откладывания уменьшения напряжения, вырабатываемого всеми другими мотивами. И, если мы можем допускать, что индивид постоянно бомбардируется различными производящими напряжение внутренними стимулами — так, что он всегда вынуждается уменьшать напряжение более, чем одного стимула — то отсюда следует, что индивид находится в постоянном состоянии конфликта. Если бы не было ни одного способа разрешать конфликт его мотивов, то поведение индивида стало бы расплывчатым и некогерентным. Для поддержания последовательности ответов необходимых для уменьшения напряжения, которое сопровождает конфликт мотивов, индивид обязан: (а) создать иерархию, касающуюся относительного приоритета его ответов для каждого мотива, включенного в конфликт; (b) откладывать свои ответы на все другие мотивы во время, когда он отвечает на данный мотив в установленной иерархии.

Здесь Ирвин Сарнофф обращается к понятию «социальная установка «. Установку он трактует как склонность благоприятно или неблагоприятно реагировать на класс объектов. Эта склонность может, конечно, быть выведена из разнообразия наблюдаемых ответов, делаемых индивидом, когда сталкивается с представителем класса объектов, по отношению которого он имеет установку: выражения лица, позы, движения, звук голоса и вербализации. Кроме того, индивид не нуждается в осознании своей установки или поведения, на основании которых его установка выводится другими. Установка индивида по отношению к классу объектов детерминируется особой ролью, которую эти объекты играют в выработке ответов, которые уменьшают напряжение между мотивами и которые разрешают особые конфликты среди мотивов.[4]

Поскольку индивид не может выносить осознание своих сознательно непринимаемых мотивов, он не способен использовать средства сдерживания и подавления в связи с отсрочкой этих мотивов. Вместо этого он развивает различные механизмы эгозащиты, чьи операции не заметны для индивида, но чьи результаты, тем не менее, предотвращают его от осознания существования мотивов, которые имеют для него травматические последствия. Теоретически, различные механизмы эго защиты оказывают различные влияния на бессознательные мотивы, изгнание который из сознания обеспечивают эти механизмы; и, поскольку эти влияния действуют автоматически, индивид остается не осознающим одновременно о функционировании своих механизмов эгозащиты и мотивах, чье восприятие они затмевают. Очевидно, поэтому, что концептуальные отношения между установкой и сознательно не принимаемым мотивом является значительно более сложным, чем те, которые существуют между установкой и сознательно принимаемым мотивом.

Теория Ирвина Сарноффа имеет для этнопсихологи то значение, что она помогает понять процесс формирования личностного сознания через серию малых пограничных ситуаций, то есть фрустрирующих эпизодов, которые могут гаситься с помощью эгозащитных механизмов, а могут накапливаться как опыт совершения выбора, пусть и не вполне осознанного, в том числе и рефлексируемый или нет опыт преодоления социальных установок.


Источник: hr-portal.ru