Results not found

По вашему запросу ничего не найдено

Попробуйте отредактировать запрос и поискать снова

Офисная жизнь

К ЮБИЛЕЮ Л. И. АНЦЫФЕРОВОЙ

Article Thumbnail

18 сентября исполняется 70 лет со дня рождения доктора психологических наук, профессора, заслуженного деятеля науки России, ведущего научного сотрудника Института психологии РАН Людмилы Ивановны Анцыферовой. В преддверии этого события редакция обратилась к юбиляру с просьбой ответить на ряд вопросов.

— Людмила Ивановна, с чего начинался Ваш путь в психологической науке?

— Еще в школе я интересовалась философией и в то же время меня очень занимала проблема связи мышления с мозгом. В 1943 г. я поступила на философский факультет МГУ. Но лекции наших философов и их труды не помогали мне понять душевную жизнь человека и ее связь с работой мозга. В том же 1943 г. я, работая в университетской библиотеке, выписала несколько книг по психологии. И вот, когда я взяла первую из них в руки, а это был труд Т. Рибо «О воображении «, я безошибочно узнала свое призвание: сердце мое сильно забилось, а голову охватило пламя. Я держала книгу в руках, но не смогла прочесть даже первую страницу — строчки сливались, смысл ускользал, мне пришлось уйти. Она была для меня знаком моей судьбы. И как-то сразу я другими глазами стала читать А. Шопенгауэра, Ф. Шеллинга, И. Фихте, я видела в этих книгах психологию, они вызывали отзвук в моей душе, а между тем в лекциях они представали как цепь ошибок гениальных умов. Но, читая их, я так хотела понять, как же мозг великих людей порождал их гениальные идеи. Я создала свою концепцию: мозг порождает особые энергетические процессы, которые синтезируются и переживаются человеком как его образы и идеи. Энергетические процессы распространяются за пределы нашего тела, их можно уловить, продифференцировать и прочитать даже потаенные мысли человека.

С этой гипотезой я отправилась в Институт мозга, который работал тогда на базе госпиталя, в лабораторию, где работали С.М. Блинков и В.С. Русинов. После моего рассказа Самуил Михайлович подвел меня к столу, где лежали какието ленты с извилистыми линиями, и сказал: «Вот ваши » токи «. Он, однако, объяснил, что они не дают возможности понять мысли, но позволяют локализовать область ранения в мозгу. В лабораторию я ходила недолго. Но решила писать диплом по психологии.

С этой целью пошла я на кафедру психологии

154

философского факультета, которую долгое время считала частью Института психологии АПН РСФСР, так как она располагалась в том же здании на втором этаже. Внимание мое привлек элегантный человек с тонкими чертами лица и ироничным взглядом. Я уже знала, что его зовут П.Я. Гальперин. Я представилась и сказала, что хотела бы писать » диплом по психологии. Первый же его вопрос мог бы повергнуть иного в замешательство, но меня в мире психологов ничто не удивляло. И на вопрос Петра Яковлевича, как обстоят у меня дела с умом, я деловито ответила: «Я умная «. Тогда он спросил: «А не поинтересоваться ли вам Антоновичем? «. И надо же такому случиться: в школе я раза два писала сочинение о Н.Г. Чернышевском, имя М.А. Антоновича было мне знакомо, и я охотно взялась за эту тему. К положенному времени я принесла свой труд, чему П.Я. Гальперин был весьма удивлен. Он объяснил мне, что дипломники должны ходить к руководителю с вопросами, а руководитель делает язвительные замечания на полях их листочков и ставит вопросы.

— Вы считаетесь ученицей С. Л. Рубинштейна. Расскажите, пожалуйста, немного о нем.

— После защиты диплома осенью 1948 г. я поступила в аспирантуру на кафедру психологии философского факультета МГУ. Моим руководителем стал С.Л. Рубинштейн. Тему диссертации мы выбрали быстро: перед аспирантурой я увлеклась учением Н.Я. Марра и написала большую статью «для души «. Но потом решила показать ее Сергею Леонидовичу, и он сказал, что это неплохая основа для разработки темы «Особенности первобытного мышления «. Полтора года я работала над ней с большим интересом, но за это время произошло потрясшее меня событие: в 1949 г. в Институте психологии состоялось, заседание, организованное руководством Академии педагогических наук, С. Л. Рубинштейна в числе других крупных ученых подвергли беспощадной и несправедливой критике как космополита. Он был лишен всех званий и должностей, оставшись лишь сотрудником сектора философских проблем психологии, которым он до этого заведовал в Институте философии. Но он продолжал много и упорно работать со своими аспирантами.

А 1950 г. оказался фатальным для моей диссертации. Это, был, год «дискуссии » по вопросам языкознания, в результате которой Н.Я. Марр был объявлен псевдоученым. В этот же год состоялась Объединенная сессия АМН и АН СССР, где физиологи объявили психологию лженаукой, а единственным истинным научным подходом к психическим явлениям — учение И.П. Павлова. Но для ряда психологов условнорефлекторная теория отнюдь не была незваным чужаком. С.Л. Рубинштейн еще в конце 40-х гг. начал анализировать учение И.М. Сеченова и И.П. Павлова. Е.А. Будилова, поступившая к нему в аспирантуру Института философии АН СССР, уже заканчивала диссертацию об учении И.М. Сеченова. Мне же С.Л. Рубинштейн предложил проанализировать на основе закономерностей аналитикосинтетической деятельности мозга элементарное нагляднодейственное «мышление » высших животных, действующих в проблемных ситуациях. Фактически мне пришлось заново писать диссертацию на совершенно другую тему: «Учение И.П. Павлова о высшей нервной деятельности и проблема мышления » (я защитила ее в 1952 г.). Нисколько не преувеличивая, могу сказать, что, изучая шаг за шагом аналитикосинтетическую деятельность животных в наглядных ситуациях, я впервые понастоящему поняла, что такое мышление и каковы механизмы его функционирования. Я видела, как постепенно животное переструктурирует ситуацию задачи. Это был мой первый опыт профессионального исследования.

— В свое время Вы работали в Психологическом институте. Какие научные разработки Вы в нем вели? Чем Вам больше всего запомнились годы, проведенные в этом институте?

— После рекомендации моей диссертации к защите С.Л. Рубинштейн сообщил, что с ней хотел бы познакомиться Б.М. Теплов. Борис Михайлович задал несколько вопросов по содержанию работы, а потом спросил, где же я предполагаю работать. Я сказала, что буду думать об этом, когда защищу диссертацию, а сейчас я для всех просто «кот в мешке «. Вскоре я узнала, что Б.М. Теплов рекомендовал меня для работы в Институте психологии. Так в начале 1953 г. я стала сотрудницей лаборатории мышления и речи, которую возглавлял Ф.Н. Шемякин. И естественно, я стала продолжать экспериментально изучать процессы решения задач — теперь уже на взрослой выборке. Задачи я выбрала такие, для решения которых индивид должен был увидеть в предмете «латентные «, «слабые » свойства,

155

маскируемые привычными, функциональными, «сильными «. Механизмом усмотрения «латентных » свойств предметов оказалось последовательное включение предмета в новые системы связей. В духе павловского учения этот процесс был назван «анализом через синтез «. Я была очень увлечена экспериментальной работой, благодаря которой я обнаруживала ошеломлявшие меня факты. Например, взрослые, люди с высшим образованием, решали «задачи Пиаже » как дети, находившиеся на дооперациональной стадии развития. Одновременно по заданию Ф. Н. Шемякина я занималась изучением наименований разных цветовых оттенков в разных языках. Тема эта была совсем не психологическая, за что Ф.Н. Шемякина постоянно критиковали. Я для себя обозначила эту тему как соотношения понятия и значения слов. И различие этих форм обобщений казалось мне занятным.

— Проработав в Психологическом институте три года, Вы ушли из него в Институт философии. С чем это было связано?

— Я, вероятно, стала бы экспериментатором, но неожиданно социальная ситуация моей жизни резко изменилась. Настала пора оттепели, и С.Л. Рубинштейну возвратили общественное признание. В 1956 г. он вновь был назначен зав. сектором философских проблем психологии в Институте философии и начал формировать его заново. Он пригласил Е.А. Будилову, меня, Н.С. Мансурова, Е.В. Шорохову, своих дипломников (А.В. Брушлинского и К.А. Славскую) и, конечно, Н.Н. ЛадыгинуКотс — нашего единственного зоопсихолога. Все мы занялись теоретикометодологической обобщающей работой.

Я очень привязалась к Психологическому институту, но в то же время я с величайшим уважением и любовью относилась к С.Л. Рубинштейну, с которым часто общалась, да и задачи Института философии требовали разработки психологической теории. А.А. Смирнов был решительно против моего ухода, Б.М. Теплов задумчиво сказал: «С Сергеем Леонидовичем, работать, конечно, хорошо…, но вот учреждение, в котором находится сектор… » Оригинальную мысль высказал по этому поводу Ф.Н. Шемякин: «Уйдете вы или останетесь, жалеть вы будете и в том, и в другом случае «, и лишь одна Н.А. Менчинская уверенно произнесла: «Нужно уходить, там перед вами откроются более широкие возможности «.

В июне 1956 г. я стала сотрудницей Института философии. Я начала готовить монографию по своей диссертации. Мы продолжали работать над темой «Павлов и психология «, немного занимались проблемой мышления. С.Л. Рубинштейн, закончив две свои монографии — «Бытие и сознание » и «Принципы и пути развития психологии «, разработал проспект коллективного труда «Современная психология в капиталистических странах «, но развернуть работу над ним он не успел: 1 января 1960 г. он собрал нас, своих учеников, на празднование Нового года, а 11 января его не стало.

Мое личное горе нельзя описать. К нему присоединилось сознание, что с уходом С.Л. Рубинштейна из жизни изменилась вся наша психологическая наука. Заведование сектором дирекция возложила на Е. В. Шорохову — она прошла школу ученого секретаря Института философии, и дирекция убедилась в ее мужском характере. Мы продолжили линию, намеченную С.Л. Рубинштейном,- писали обобщающие труды по зарубежной и отечественной психологии.

Еще подготавливая свою кандидатскую диссертацию, я была поражена, насколько тонко и искусно представители необихевиоризма на материале животных выделяли этапы и разновидности процессов анализа и синтеза — ориентировки в проблемных ситуациях, которая приводила в конце концов к выделению и обобщению животными существенных отношений в незнакомой для них обстановке. Да, в конце концов у животных вырабатывался навык — но какими же усилиями интеллектуальной деятельности он формировался! В 60е гг. я с огромным интересом продолжала изучать экспериментальные материалы необихевиористов. Десятки раз я видела подтверждение вывода А.В. Запорожца о неправомерности принижающего отношения к навыку — ведь в нем выделено самое существенное, самое необходимое для успешного выполнения действия. Я стала исследовать другие направления в зарубежной психологии и поражалась, в каком новом и необычном свете представлялась личность и ее душевная жизнь в трудах выдающихся психологов. О некоторых из них я писала — но насколько же малую часть анализа их творчества я опубликовала, и сколько из их работ остались за рамками осмысления! Коечто вошло в мою монографию «Материалистическая мысль в зарубежной психологии «.

— Почему Вы все же решили уйти из Института философии? Чем Вас привлек

156

Институт психологии АН СССР? Было ли это связано с изменением Ваших научных интересов, которые включали первоначально проблемы мышления, затем методологию и историю психологии и, наконец, психологию личности?

— В 1972 г. наш сектор перешел во вновь организованный (первый в системе Академии наук СССР) Институт психологии. Работая там, я защитила докторскую диссертацию в НИИ ОПП АПН СССР (ныне Психологический Институт) и с 1974 г. по 1992 г. заведовала лабораторией психологии личности в ИП АНе. Думаю, что повышенный интерес к личности сформировался у меня частично в результате анализа персонологических теорий и неудовлетворенности статичным подходом некоторых персонологов к личности как совокупности устойчивых свойств, выявляемых опросниками. Поэтому коллективные труды, выпущенные под моей редакцией и созданные на основе многолетних теоретических семинаров, были посвящены вопросам развития личности, а в статьях разрабатывались идеи динамического подхода к личности.

-Вы долгое время работали с Б.Ф. Ломовым. Что вы могли бы сказать о нем как об организаторе и руководителе Института психологии АН СССР?

— Институт психологии АН СССР, в котором я стала работать с 1972 г., открыл свои двери в декабре 1971 г. Его создатель Борис Федорович Ломов был ленинградцем. Он продумывал организационную структуру института, подбирал кадры. Его замыслом было построить институт по принципу системности: начиная от физиологических и психофизиологических основ психики и кончая социальной психологией. Реализовать такой системный подход очень нелегко, и к настоящему времени лишь небольшие разработки на разных уровнях психики начинают синтезироваться. По моему мнению, реализация системного подхода в отдельных направлениях ориентирует на структурностатичный подход к психике, который должен быть переработан на основе длинамического подхода, подчеркивающего активность субъекта, постоянное движение, преобразование, изменение, рост и развитие душевной жизни человека. Если нельзя дважды войти в одну и ту же реку, то тем более невозможно дважды встретиться с одним и тем же человеком, с одной и той же личностью.

Я воспринимала Б.Ф. Ломова как спокойного и уравновешенного человека. О себе он говорил, что если у него сложится определенное мнение о человеке, то он его практически уже не меняет. В выступлениях в институте и на заседаниях отделения философии, социологии и права (теперь к названию отделения прибавилось слово «психология «) АН СССР он был деловит и краток. Я знала, что одно время Борис Федорович был актером, и мне хотелось подметить, не проявится ли у него в чемто это прошлое, но я видела лишь человека, поглощенного научными проблемами, озабоченного административными делами — и никаких проявлений, которые могли бы свидетельствовать о прошлом занятии. Мы уважали Б.Ф. Ломова за владение современным уровнем психологической науки, за доброжелательное отношение к сотрудникам. Он мог быть и очень деликатным, но в случаях, когда неблаговидные поступки человека выводили его из себя, Борис Федорович мог быть и очень жестким. Мне импонировало в нем то, что у него не было любимчиков. Были старые друзья по Ленинграду, были единомышленники. Но несмотря на приветливое и дружеское отношение, он всегда соблюдал определенную дистанцию, которую никому не разрешалось сокращать.

— Расскажите о значимых для Вас итогах Вашей научной деятельности и сегодняшних интересах.

— С давних пор я анализирую мировую психологическую науку и не перестаю изумляться, насколько многокачественной предстает душевная жизнь человека в разных концепциях, сколь разнообразны образы личности в многочисленных персонологических теориях. И я глубоко прониклась убеждением, что личность бесконечно богата, неисчерпаема, что действительность ее жизни, развертывающаяся в действиях, мыслях и чувствах, могуча и пластична. Многие пробелы в нашей отечественной психологии я пыталась заполнить некоторыми мало известными теориями, правда, в очень сжатом и урезанном виде. Мне хотелось бы, чтобы наша психология, перестраиваясь и развиваясь, ассимилировала концепции П. Жанэ и Э. Эриксона, В. Франкла и Э. Фромма, дополняющие, когнитивистскую ориентацию психологии.

Я уверена в необходимости развивать динамический подход к личности. Ему посвящены некоторые мои статьи. Я понимаю необходимость статичного описания личности в терминах устойчивых ее свойств. Но

157

личность — это непрерывно меняющаяся целостность, вырывающаяся за границы своего построенного жизненного мира, развивающаяся, переделывающая и себя, и исторические условия своего бытия. Системный подход, ориентированный в большей мере на структурностатичный подход к личности, должен быть преобразован на основе динамического подхода к ней.

Обратившись к исследованиям личности в ее повседневной жизни, я была поражена тем, с каким мужеством, изобретательностью, многочисленными умениями человек может психологически преобразовывать свои преимущества. Те приемы, которыми пользуются психотерапевты и психоконсультанты, люди постоянно практикуют в своей обыденной жизни. Эта захватывающая проблема преодоления, решения трудных жизненных задач — настоящее и будущее моих исследований.


Источник: hr-portal.ru