Сергей Гуриев: «Роль соцсетей в поляризации общества очевидна»
Социальные сети не только соединили людей друг с другом, но и стали инструментом политической борьбы. Штурм Капитолия привел к блокировке аккаунтов экс-президента США Дональда Трампа, а события в Белоруссии уже назвали Telegram-революцией. О том, как соцсети влияют на общество и почему развитие интернета снижает уровень доверия к правительствам, рассказывает профессор экономики Парижского института политических наук (Sciences Po) Сергей Гуриев.
HBR Россия: В последнее время соцсети генерируют много скандалов. Например, Facebook, Twitter, YouTube и другие платформы заблокировали аккаунт экс-президента США Дональда Трампа. Почему это случилось и каковы возможные последствия?
Гуриев: Это интересное событие, после которого дискуссии о регулировании платформ вспыхнут с новой силой. В свое время в США приняли Communications Decency Act, который потом отменили, за исключением раздела 230 — в нем платформам разрешили не отвечать за то, что публикуют их пользователи. Однако социальное давление привело к тому, что Facebook, Twitter, YouTube и другие сети стали сами прилагать огромные усилия и чистить свои площадки. Пример YouTube особенно интересен. Напомню, что сервис появился после скандала — в 2004 году Джастин Тимберлейк во время выступления на Супербоуле случайно порвал костюм Джанет Джексон, оголив ей грудь. Найти в интернете видео с «неисправностью гардероба» было сложно, но основатели YouTube посчитали, что люди должны получать общественно значимую информацию, и создали свой сервис. Сегодня на этой площадке трудно найти подобные кадры.
Facebook после расследования о вмешательстве в американские выборы в 2016 году начал нанимать фактчекеров. Twitter в мае 2020-го ввел специальную голубую плашку — предупреждение о возможной недостоверности информации и ссылку на результаты фактчекинга. Таким образом пометили один из постов Дональда Трампа. Но компания поняла, что этого недостаточно. Если Трамп призовет людей на улицу и кто-то ему поверит, последствия будут уже необратимы — и для общества, и, соответственно, для репутации компании. В январе 2021 года наступил важный водораздел — Twitter удалил посты Трампа, а потом и вовсе заблокировал его аккаунт. Это результат общественного давления.
Но все-таки соцсети — это частные ИТ-компании, а не СМИ.
Это и есть главный вопрос — на что больше похожи Facebook или Twitter: на СМИ, частный клуб или инфраструктурную компанию, вроде тех, кто поставляет воду или электричество. В СМИ есть авторы и редактор, а платформа просто предоставляет место для контента пользователей. Но все знают, что алгоритмы Facebook конструируют поток новостей — вы видите то, что подсовывает лента, то есть в каком-то смысле компания выполняет редакторские функции. Facebook и Twitter во многом играют роль СМИ, особенно когда занимаются фактчекингом. Я думаю, что они будут регулироваться как СМИ в той или иной степени. Другой вопрос, являются ли соцсети монополистами. Если вам не нравится Twitter, можно ведь пойти в Telegram или Instagram. Думаю, по поводу монопольной власти соцсетей еще будут расследования — скажем, должен ли Facebook продать WhatsApp или Instagram.
Соцсети выходили на рынок, чтобы дать людям свободно общаться друг с другом. То есть эта свобода умирает или уже умерла?
Нет, не умерла. У этой свободы есть ограничения, и чем дальше, тем больше. Мы видим, что они касаются использования нелицензионного контента, порнографии, призывов к насилию. Но вы по-прежнему можете открыть канал в Telegram и писать все что угодно в Facebook, пока соглашаетесь с правилами этих сетей. Если не нравятся правила, можно открыть собственную соцсеть. Например, волна интереса к Parler появилась после того, как аккаунты Трампа заблокировали в крупных соцсетях. Правда, Apple и Google потом удалили ее из своих магазинов приложений — Parler обвинили в том, что сторонники Трампа распространяют призывы к насилию, а компания не занимается модерацией контента. Здесь как раз мы и увидели дуополию Apple и Google, которые ограничили свободу Parler.
Почему ИТ-гиганты сейчас так активно занялись цензурой?
Этого требует общество, и ИТ-компании можно понять. Ограничения, которые они принимают, не всегда понятны, и очевидно, они постараются сделать процедуры более прозрачными. Facebook создал специальный совет, думаю, то же самое будет и в Twitter, возможно, и в Telegram. У гендиректоров есть так называемая фидуциарная ответственность перед акционерами. Если не бороться с призывами к насилию, это приведет к репутационным издержкам и падению курса акций, а прямая обязанность CEO — максимизировать благосостояние акционеров. Поэтому прежде чем обвинять Twitter или Apple в использовании цензуры, надо понимать, как CEO будет защищаться от претензий инвесторов. Конечно, здесь сложный выбор. Мы вряд ли можем предъявлять претензии руководителям соцсетей в том, что они действуют в интересах своих компаний. Это как раз тот случай, когда может быть полезно регулирование со стороны государства, чтобы у условных Марка Цукерберга и Джека Дорси был стимул действовать в интересах общества.
После скандала с Facebook в 2016—2017 годах соцсети наверняка сделали серьезные выводы. Этих мер было недостаточно?
Та история их многому научила. Комиссия Мюллера, созданная Минюстом США, установила факт вмешательства в выборы (хотя и не нашла доказательств сговора Трампа с российскими властями). Facebook под давлением общественности принял определенные меры. Компания начала использовать алгоритмы для поиска дезинформации. Если алгоритм находит новость, которая выглядит как фейк, ее предлагают сертифицированным фактчекерам на проверку, и они дают рекомендации — заблокировать или повесить предупреждение. Другое дело, что саморегулирования соцсетей недостаточно. Тот же Facebook тратит на фактчекеров около $1 млн в год, а это слишком мало в масштабах его бизнеса. Кроме того, компания часто игнорирует их рекомендации.
Фактчекинг реально может помешать распространению ложных сведений?
Да. В нашей статье «Checking and Sharing Alt-Facts» (авторы Эмерик Генри, Екатерина Журавская, Сергей Гуриев) опубликованы результаты исследования, как проверка фактов влияет на обмен фейковыми новостями в соцсетях. Мы взяли цитаты французского политика Марин Ле Пен, лидера крайне правой популистской партии «Национальный фронт», и провели рандомизированный контролируемый эксперимент. Одной группе избирателей показывали тексты Марин Ле Пен, вторая группа получала также информацию о проверке изложенных фактов, третьей предлагали выбор, просматривать ли результаты фактчекинга. Затем все участники могли выбрать, публиковать ли ложные утверждения на своих страницах в Facebook. Оказалось, что предупреждение о фейках, а также возможность самостоятельно проверить истинность фактов сокращают распространение ложных утверждений на 45%. То есть метод действенный. Просто фактчекинг обычно запаздывает, и многие этим пользуются.
Как еще можно бороться с фейками?
Тратить на фактчекинг больше денег. Или, скажем, использовать middleware — это идея, предложенная Фрэнсисом Фукуямой и его соавторами. Если Facebook использует свой алгоритм, то какая-нибудь компания-посредник может сделать новый фильтр для вашей ленты. Вы укажете, какую информацию хотите чаще видеть — например, больше про китов, меньше про Трампа, больше проверенных фактов, меньше сомнительной информации. Возможно, это будет новая кастомизированная модель потребления соцсетей, которая защитит от нежелательного контента, фейков и т. д.
Хочу также отметить, что сегодняшний мир снисходителен к людям, которые не верят фактам. Когда-то мы все смотрели один канал телевизора, у нас было общее новостное пространство, все знали, что сказал диктор в 9 вечера. А сегодня у каждого своя лента Facebook, поэтому мы можем находиться в совершенно разных информационных реальностях. Раньше говорили так: «Я готов уважать ваше право на ваше мнение, но не готов уважать ваше право на ваши собственные факты». Сегодня каждый выбирает свой набор фактов, некоторые вообще живут в пузыре из фейков. Человек может иметь искаженное представление о мире, но, тем не менее, жить хорошо.
Вы говорите, что регулировать соцсети должно государство. Есть, например, китайский путь, когда проекты просто блокируют. Или турецкий, когда власти пообещали запретить местным компаниям размещать рекламу в Facebook, если соцсеть не откроет представительство в стране и откажется удалять неприемлемый контент. Какой вариант, по-вашему, оптимальный?
Пока никто не знает, потому что все меняется. Facebook сегодня — это не Facebook пять лет назад. Последние десять лет мы наблюдаем резкий рост мобильных сетей 3 и 4 поколения (3G и 4G). Сети второго поколения (2G) — это медленная скорость, передача текста, а 3G позволяет пересылать картинки и видео. И главное, вы можете получить все в мобильном устройстве. Если раньше в YouTube или Twitter заходили с компьютера, то теперь 70—80% пользователей соцсетей смотрят ролики и пишут посты в смартфонах. Это меняет потребление информации, поэтому должно меняться и регулирование.
В последнее время появились новые инициативы в плане регулирования соцсетей. Например, СМИ Австралии требуют, чтобы Facebook и Google платили за новости, которые показывают в ленте. В результате Facebook отключил сообщения местных СМИ, но позже пообещал выделить на работу с изданиями $1 млрд. Еще одна идея родилась во Франции — собирать налоги с платформ, которые зарегистрированы за рубежом, а зарабатывают на местных пользователях. Платформы будут платить процент от своего рекламного оборота. То же самое, очевидно, сделают и другие страны.
Вы с коллегами недавно провели исследование о том, как развитие интернета влияет на уровень доверия к правительствам. Что интересного удалось узнать?
Мы выясняли, какую роль в обществе играет широкополосный мобильный интернет. Чтобы понимать контекст, расскажу о двух работах, которые были опубликованы в 2019—2020 годах. Марко Манакорда и Андреа Тесеи изучали данные по Африке и сделали следующий вывод: когда в регионе начинаются экономические трудности, то высокий уровень проникновения сетей 2G увеличивает вероятность протестов. В другом исследовании (один из авторов — ректор РЭШ Рубен Ениколопов) авторы установили причинно-следственную связь между проникновением сети «ВКонтакте» и протестами в России в 2011—2012 годах. Думаю, что российские власти все выяснили еще до публикации, поэтому Павел Дуров теперь работает в другом месте.
Наше исследование с Екатериной Журавской и Никитой Мельниковым было глобальным: мы взяли данные о развитии широкополосного мобильного интернета в мире с 2007 по 2018 год, сопоставили с результатами выборов и опросами, как население оценивает действия своих правительств. За десять лет проникновение 3G-сетей выросло с 4 до 75%, это дало толчок к распространению соцсетей и в итоге привело к существенному сокращению доверия к правительствам.
Например, «арабская весна» — пожалуй, первый эпизод, когда соцсети повлияли на смену режима. Все началось в Тунисе с самосожжения торговца Мохаммеда Буазизи. Подобные акты были и раньше, на них мало кто обращал внимание. Однако случай с Буазизи засняли на видео, которое стало вирусным. В египетской революции важную роль сыграл сотрудник Google Ваиль Гоним — он был администратором страницы Facebook, которую использовали для координации акций протеста. Историю украинской «революции достоинства» тоже можно проследить вплоть до поста в Facebook журналиста Мустафы Найема, призвавшего выйти на Майдан.
Как вы объясняете результаты своего исследования?
Как правило, правительства контролируют ТВ и печатные СМИ, а в соцсетях люди общаются горизонтально. Наружу выплывает информация о плохом качестве управления, коррупции, которую раньше замалчивали. И у многих открываются глаза. Например, Мартин Гурри в своей книге «Восстание общественности….» сравнивает действия Джона Кеннеди и Барака Обамы. Кеннеди совершил катастрофическую ошибку с высадкой на Кубу, но серьезных последствий не было — элита полностью контролировала распространение информации. Тогда как любое, даже небольшое упущение Обамы сразу становилось общеизвестным. Власти к такому еще не привыкли.
Еще один момент — негативная информация распространяется быстрее, чем позитивная. К тому же соцсети стремятся удержать пользователей, чтобы продавать им рекламу. А для привлечения внимания нужно чаще показывать что-то возмущающее.
Наверное, этот эффект в первую очередь на руку популистам?
Действительно, новыми каналами распространения информации в первую очередь пользуются популисты и антисистемные игроки, поскольку другие медиа им недоступны.Например, в Бразилии на президентских выборах 2018 года кандидат от правых Жаир Болсонару вел свою кампанию через WhatsApp, потому что время на телевидении распределялось пропорционально представительству в парламенте, и ему досталось только 1% времени. WhatsApp был установлен у 90% бразильских пользователей интернета (как часть большинства тарифных планов). Сторонники Болсонару активно использовали мессенджер для рассылок информации об оппонентах, в том числе фейковой. В результате политик выиграл выборы во втором туре. Можно также вспомнить и Дональда Трампа во время выборов 2016 года. У него, конечно, был дружественный телеканал Fox News, но аккаунт в Twitter с десятками миллионов подписчиков сыграл более важную роль.
А если дело не в соцсетях, а в том, что в последние десять лет у людей и так снижается доверие к государственным институтам?
Хороший вопрос. Я как исследователь популизма могу привести несколько причин, которые повлияли на отношение людей к властям. Это, в частности, неудачные решения, принятые до и во время кризиса 2008—2009 года, рост неравенства в западных странах, связанный с глобализацией, роботизацией, наплывом иммигрантов. Многим трендам не 10, а 20 или даже 30 лет. Однако в США до 2020 года экономика росла, безработица падала, в Европе тоже росли доходы. Наш вывод основан на причинно-следственной связи — 3—5 процентных пунктов падения доверия к правительствам связаны как раз с проникновением сетей 3G. И если популисты в Европе в последние годы получают на 10—15 процентных пунктов больше голосов, то примерно 5 из них можно объяснить развитием мобильного широкополосного интернета.
Возможно, люди в целом стали более пессимистичны, им не нравится и правительство, и вообще все окружение, и соцсети опять-таки ни при чем?
Мы не нашли доказательств этому. Судя по собранным данным, люди в целом не стали менее счастливыми. Они действительно меньше доверяют правительству, но уровень счастья от проникновения широкополосного интернета и развития соцсетей не меняется, как и уровень оптимизма, удовлетворенности своим рабочим местом. Кстати, уровень доверия местной полиции тоже не снижается, поскольку ее работу люди наблюдают вживую, им для этого не нужен Facebook, Google или YouTube.
Мы обнаружили еще один факт: если страна не коррумпирована, то после прихода 3G доверие к правительству, наоборот, повышалось. Насчитали примерно 13 таких стран: Швейцария, Новая Зеландия, Дания и проч. Сравните, например, два сериала — американский «Карточный домик» и датский «Borgen» («Правительство»), как относятся к коррупции в США и Скандинавии. В некоррумпированных странах новая информация вызывает рост одобрения своего правительства — в том числе и потому, что граждане понимают, насколько хуже обстоят дела в других государствах.
Источник : hbr-russia.ru
