Следи за собой, будь осторожен

В мире интернетом пользуются 2 млрд человек, из них соцсетями и блогами, по данным InSites Consulting, — более половины. И эта цифра будет только расти. Уже сейчас некоторые работодатели с подозрением смотрят на соискателей, не имеющих сетевого аккаунта. А вдруг они ­что-то скрывают?

В соцсетях и блогах пользователи все чаще делают откровенные, порой опрометчивые заявления, выкладывают компрометирующие их фотографии или ролики, ведут ожесточенные споры, в ходе которых то и дело проскальзывают роковые оговорки. А за всем этим следуют увольнения — так работодатели надеются избежать общественного порицания и не испортить свой имидж, на создание которого не жалеют денег. Одни компании расплывчато рекомендуют своим сотрудникам «подумать, прежде чем публиковать пост», другие строго ­оговаривают, что писать или не писать в блогах и соцсетях, третьи попросту запрещают «светиться» в них. Мы попытались выявить общее в отношении компаний к активности своих сотрудников в соцсетях, в частности, за какие посты считают необходимым наказывать, а что прощают как невинную шалость, понять, как развитие цифровых технологий изменяет представление людей о частном и публичном пространстве. Где заканчивается одно и начинается другое?

«Был предельно осторожен»

Журналист Николай Троицкий в 2011 году работал в РИА Новости политическим обозревателем. Писал регулярно колонки о внутрироссийской политике, и руководство к нему никаких претензий не имело. Николай тоже был доволен, хотя такая работа, по его признанию, накладывала некоторые обязательства: «Я прекрасно понимал, что есть темы — отношение к Путину, Медведеву, — в которых надо быть осторожным. И я был предельно осторожен, ничего себе не позволял, даже в личном блоге». Поэтому скандал, вызванный его постами о геях, стал для него полной неожиданностью. Публикуя их на своей странице в «Живом журнале», Николай и не подозревал, что подписывает заявление об увольнении.

Сами высказывания были, безусловно, не политкорректными. Вот самое мягкое высказывание: «Никакой толерантности не хватает, поневоле думаешь о какой-нибудь мощной бомбе, которая убивала бы только педерастов». Столь гневную реакцию Николая вызвал прошедший в Берлине 700-тысячный гей-парад. Собственно, его возмутил не сам парад, а то, что участники праздничного шествия шли по улице «в разнузданном виде»: «Хочется надеяться и верить, что такой мерзости в России не будет никогда. Такой “свободы и демократии” мне не надо».

Подобных высказываний в российском интернете, впрочем, и тогда было полно, а сейчас, после законодательных гонений на геев и лесбиянок, и подавно. И едва ли его личное мнение вызвало бы громкий скандал, если бы Троицкий не был штатным журналистом крупного государственного СМИ. Блогеры пожаловались на него работодателю, что сам журналист расценил как «публичный донос», а спустя несколько дней Троицкий уволился из РИА Новости — по соглашению сторон. «Руководство смущало, что могут подумать, будто это позиция РИА Новости — раз я обозреватель в этом издании. Что это не личные идеи сотрудника, а и их тоже, — считает Троицкий. — Мне просто вежливо сказали, что мы не можем себе этого позволить. На что я ответил: ну и до свидания. И мы тихо разошлись». Информагентство распространило сообщение, что обозреватель «публично и в грубой форме выразил крайне негативное отношение к геям», что «посты, опубликованные Троицким, являются прямым нарушением Кодекса корпоративной этики сотрудника РИА Новости» и правил «работы с информацией и ведением личных блогов». Сам кодекс, по словам журналиста, он «в глаза не видел», и в чем именно заключалось нарушение, агентство не уточняло, тем более что «РИА Новости не отслеживает и не контролирует блоги своих сотрудников, поэтому сказанное Николаем Троицким в его личном блоге сразу не было… замечено».

Очевидно, что ссылка на кодекс — чистой воды лукавство. Его извлекли на божий свет, испугавшись общественного порицания, оно и стало истинной причиной увольнения журналиста. Именно возмущение блогеров сделало общедоступную, но все же частную запись фактом общественной жизни, игнорировать который работодатель не мог. Показательно, что помимо спора о допустимости в принципе таких высказываний в интернете развернулась дискуссия о том, можно ли увольнять за убеждения, даже если они отвратительны или высказаны в резкой форме, но не нарушают закона. Мнения разделились. Считающаяся либеральной радиостанция «Эхо Москвы», с которой около десяти лет внештатно сотрудничал Троицкий, не стала разрывать с ним отношений. Замглавного редактора Владимир Варфоломеев так пояснил свою позицию: «Я солидарен с теми, кто считает высказывания Николая возмутительными и недопустимыми; своими призывами к расправе он безусловно перешел грань. Вот только не очень понимаю, честно говоря, причем тут его работодатель? Какое отношение высказывание журналиста в личном интернет-дневнике имеет к его профессиональной деятельности? Апеллирование к руководству было бы оправдано, если бы автор высказывал подобные суждения и предложения в своих ­журналистских материалах, сделанных для его СМИ. Однако этого же вроде не было. Почему же тогда от его начальства ждут реакции?»

Те, кто настаивал на увольнении Николая, упирали на то, что журналист — общественная фигура в любом месте и в любое время и, значит, у него не должно быть отдельно личного мнения и мнения для читателей. И потому человек, исповедующий подобные взгляды, не может работать обозревателем госагентства. Некоторые в словах Троицкого видели даже призыв к расправе над людьми нетрадиционной сексуальной ориентации, а за такое надо наказывать любого, вне зависимости от профессии и степени публичности. Сам Троицкий на эти размышления отвечает, что написал посты в запале, «сгоряча», и сожалеет лишь о чрезмерной эмоциональности и резкости тона: «Я был неправ насчет призывов к бомбам, признаю. Но мое мнение в целом не изменилось, и в публичном поле я бы сформулировал его мягче». Сейчас, оставь он подобную запись, она бы такого шуму не наделала, считает Троицкий: «Так как я уже частное лицо». Подобным историям несть числа. Композиционно они похожи друг на друга как две капли воды: высказанное в интернете частное мнение становится публичным, если многие из обративших на него внимание жалуются работодателю, после чего следуют санкции. Очевидно, что с появлением интернета и гаджетов границы между частным и публичным размываются. Весь вопрос в том, что подразумевается под личным? И что такое приватность? Социальная открытость?

Корпоративный сплав

Еще во время Второй мировой войны американский психолог Курт Левин исследовал для правительства США психологические особенности немцев, русских и американцев. Он считал, что немцы и русские защищают свое личное пространство, закрывая его от окружающих, американцы же более открыты и экстравертны: «Поведение личности U-типа [американцев] будет более разнообразным, будет в большей степени зависеть от ситуации, чем поведение личности G-типа [немцев], а личность G-типа будет демонстрировать больше своих специфических индивидуальных характеристик. Личности U-типа проще ­удержаться от вступления в глубокие, тесные отношения, ей удается оставлять недоступной свою центральную, интимную область и тем самым оставаться над ситуацией».

Доцент кафедры нейро- и патопсихологии МГУ Сергей Ениколопов развивает эту мысль: «Немцы — люди менее общительные, отсюда их некоторая чопорность. Попасть в друзья к немцу трудно, но, если вас принимают, вы попадаете в огромный мир. Русские в этом смысле оказались где-то между американцами и немцами». В Америке приватность как автономия личности, частной жизни восходит к понятию privacy, вошедшему в юриспруденцию и определяемому как право человека «быть оставленным в уединении». Оно основывается на идее неприкосновенности частной собственности, из которой и выросла концепция права на невмешательство в частную жизнь и пространство (принятая в 1791 году Четвертая Поправка к Конституции США гласила, что «право народа на охрану личности, жилища, бумаг и имущества от необоснованных обысков и арестов не должно нарушаться»).

Приватность в этом понимании зарождается у нас в стране только в середине ХХ века, в период массового жилищного строительства. В хрущевках растет первое поколение советских детей, у которых была отдельная комната. Прежде такой привилегией в России обладали только представители знати, дворяне и купцы, а после революции — партийная номенклатура. Вообще у нас сказанное в своем кругу не подлежало огласке — нарушителю это грозило потерей репутации и изгнанием.

С расширением доступа к интернету в сеть сначала переместились «кухонные разговоры», а затем люди стали тут позволять себе и высказывания, возможные только в кругу близких. И то, что предназначалось раньше для «своих», оказалось доступно всем. В мае 2012 года «Аэрофлот» распрощался с бортпроводницей Екатериной Савельевой, которая после авиакатастрофы SSJ-100 в Индонезии и гибели 45 человек в своем твиттере написала: «А че суперджет рухнул?! ХАХАХА Говномашина! Жаль, не в Аэрофлоте, на один бы стало меньше, а может, и вовсе продали их обратно кому-нибудь!». Твит разлетелся по интернету, вызвав возмущение, после чего в авиакомпании решили, что такая сотрудница им не нужна. Сама Савельева сожалела, что «неправильно выразилась», обижать родственников погибших не хотела, а хотела лишь сказать, что у SSJ-100 были проблемы: «Там постоянно то двери не закрывались, то были неполадки с водоснабжением… Рейсы из-за этого откладывали…» Глава «Аэрофлота» Виталий Савельев посчитал, что твит затрагивает безопасность полетов: борпроводница насмехается над трагедией, из-за этого «коллектив отказывается с этим человеком работать», а значит, «в нужную минуту эта стюардесса вряд ли сможет выполнить свой долг». Раз так, ей не место в авиакомпании. Уволили ее тоже по соглашению сторон, поскольку «кодекс не позволяет напрямую увольнять за такие вещи».

Другую показательную порку тот же «Аэрофлот» устроил в январе — феврале 2013 года: тогда авиакомпания чуть было не уволила, но потом «простила» бортпроводницу Татьяну Козленко. Она провинилась тем, что разместила у себя на странице «ВКонтакте» такую фотографию: неприличный жест в сторону сидящих к ней спиной пассажиров. Бортпроводница извинилась, сказала, что фотография не ее — она лишь поставила «лайк», о чем сожалеет, и ей позволили продолжать работать, но с испытательным сроком. Примечательно, что оба случая стали достоянием общественности лишь после жалоб блогеров. То есть пока никто не поднимает шума, пост как бы еще не публичный — точно по принципу «не пойман — не вор». Но именно публичности добиваются авторы скандальных постов, ведь за стремлением рубануть правду-матку или выставить себя на обозрение чаще всего стоит социальное тщеславие. Оно, говорит Сергей Ениколопов, оказывается сильнее инстинкта самосохранения — заставляет, например, преступников выкладывать видео о своих деяниях. «Более того, высказывание в интернете, предназначенное для конкретного человека или группы людей, посторонние воспринимают как hate speech», — считает доцент кафедры философии НИУ ВШЭ Кирилл Мартынов. И сделать с этим, по его мнению, ничего нельзя: «Любая самая нейтральная мысль все равно кого-нибудь чем-нибудь — от неправильных запятых до содержания — да заденет».

Интересно и другое: между публикацией поста и бурной реакцией на него может пройти довольно много времени; наглядное тому доказательство — история технического директора издания Business Insider Пакса Дикинсона, уволенного в сентябре этого года за серию постов в Twitter. Дикинсон несколько лет вел микроблог, и однажды подборку его сообщений сделал сайт ValleyWag, посвященный знаменитостям Силиконовой долины — скандалам, слухам и новостям из их жизни. Твиты содержали более чем критические ­высказывания о феминистках, геях и бедняках. Например, в конце августа он написал: «Ой, ты не можешь прокормить семью? Ну а кто заставлял тебя заводить гребаную семью тогда, когда твои способности тянули только на минимальную зарплату?» Высказывался Дикинсон и по поводу гомосексуалов в России, саркастически замечая, что их ущемленные права не стоят ядерного противостояния с Россией. Если сотрудницы «Аэрофлота» просто не подумали, что их посты могут как-то затронуть их компанию, то Дикинсон в своем аккаунте однозначно указал, что его блог — сугубо личный: «Непрофессиональные твиты не одобрены никем сверху». Тем не менее его уволили, а его начальник, гендиректор Генри Блоджет, в официальном сообщении пояснил: «Должностное лицо Business Insider допустило ряд комментариев в Twitter, которые не отражают наших ценностей и с которыми мы, как компания, не можем мириться». С появлением e-mail’а и мобильных телефонов сложилась новая корпоративная этика. Она, в частности, предполагала, что сотрудник в любой момент готов — и потому должен — ответить на звонок и послание начальства. Эта «легкодоступность», кстати, лишний раз напоминает человеку о его статусе подчиненного, ведь начальник, в отличие от него, не обязан отвечать на его звонки и имейлы.

Чуть позже, с появлением блогов и соцсетей рухнули многие из оставшихся барьеров, которые сдерживали вторжение работодателя в частную жизнь сотрудников. Конечно, это только одна сторона медали: нередко молодые люди, то есть представители нового поколения, имея некие соображения или идеи, обращались в микроблогах напрямую к руководству или владельцам компании и получали работу или повышение. Однако тенденция налицо. «В социальных сетях границы между частным и публичным, личным и профессиональным довольно размыты, — в специальных “Правилах использования социальных сетей” предупреждает своих сотрудников корпорация Intel. — Указывая информацию о том, что вы являетесь сотрудником корпорации Intel, вы участвуете в формировании восприятия корпорации Intel нашими акционерами, клиентами и общественностью… Сделайте так, чтобы мы могли гордиться вами». «Скай линк» в своих рекомендациях для сотрудников требует писать только о том, что человек точно знает, и подчеркивать, что излагает свое личное мнение, а не позицию компании. Кроме того, людей просят не позволять себе «непристойности, оскорбления, а также дискриминирование по расовому, религиозному, половому, национальному и иным признакам». В этом и есть ключевая дилемма: хочешь писать то, что думаешь, — не сообщай, где работаешь. Леворадикальные философы вроде Андре Горца утверждали, что сейчас от человека на работе требуют гораздо больше, что его эксплуатируют сильнее, чем когда-либо прежде. Оппоненты этих мыслителей считают, что современные корпорации дают работнику больше возможностей реализоваться и лучшую социальную защиту. Как бы то ни было, корпоративная культура диктует сотрудникам этические и эстетические правила, которым они должны следовать на работе и за ее пределами: как одеваться, общаться, относиться к коллегам, друзьям, к чему стремиться в жизни?

Преподаватель НИУ ВШЭ Кирилл Мартынов вспоминает, как, подбирая людей в редакцию сайта Мнения.ру, он обсуждал с коллегами кандидатов: «Я говорил, что мы не можем взять на работу человека, у которого странный такой плейлист “ВКонтакте”. Ведь он очень плохую музыку слушает. И было понятно, что дальше это потянет за собой неприятный шлейф культурных различий и человек у нас в редакции не закрепится». Другое дело, что человек, которого Кирилл тогда взял на работу по причине общих эстетических пристрастий, его разочаровал. Одного совпадения вкусов оказалось мало.

И Николай Троицкий, и Екатерина Савельева, и Татьяна Козленко извинились за оскорбительные по сути и характеру формулировки. «Но ведь резкие высказывания, подобные тем, что вывешиваются в соцсетях, люди себе позволяют сплошь и рядом, только в гораздо более узком кругу», — замечает главный редактор философского журнала «Логос» Валерий Анашвили. То есть технологии просто открыли шлюзы, и интернет захлестнуло потоком открыто декларируемых частных соображений. По форме и содержанию они остались «для своих», а по распространению стали публичными. Общество это противоречие пока не осознало и не сформулировало соответствующих этических норм: технологии шагнули вперед, а как к ним относиться, неясно. «В обществе пока не ведутся дискуссии, рассматривающие проблему одновременно с трех точек зрения: развития технологий, неясной пока этики интернета и того, как мы хотим к нему относиться», — констатирует Кирилл Мартынов из НИУ ВШЭ. В этом смысле показателен случай с Алексеем Навальным, всю переписку которого в 2011 году выложили в интернет, взломав его почтовый ящик. Сделано это было с очевидной целью скомпрометировать политика, но его сторонники только утвердились в своем выборе. Между тем, что он говорил и что думал, расхождений не было.

Донести на себя

Адепты соцсетей, отмечая их возможности и достоинства, напирают на их «открытость». Но что это такое? Если под ней понимать откровенность в высказываниях, то до какой степени общество готово терпеть человека, который выставляет напоказ свою глупость, свои стереотипы, предубеждения, обиды, комплексы и злость? И до какой степени сам человек готов прислушиваться к критике и советам незнакомых ему людей? Для госслужащих, отправленных Дмитрием Медведевым осваивать просторы интернета, откровенность в блогах часто заканчивается скандалами с элементами абсурда. Так, в октябре 2012 года из Росмолодежи уволили пресс-секретаря Анну Бирюкову, как она сама объясняла, из-за публикации в микроблоге — личном. В нем Анна простодушно рассказала о взятке, которую дала гаишникам: «2000 за нелишение прав, счастлива, отмечаю выпиванием кофе на любимой заправке». Запись активно обсуждалась в интернете, после чего Бирюкова удалила ее и сказала, что это была неудачная шутка. «Мне не понравилось быть госслужащей, я хочу писать в Twitter то, что мне хочется, и шутить, как мне хочется», — говорила она в интервью РИА Новости после увольнения. Многие высокопоставленные российские политики и чиновники попадали в неловкие ситуации, когда писали в твиттере так, как им хочется. Губернатор Тверской области Дмитрий Зеленин после своего поста о найденном червяке в кремлевском салате был досрочно уволен, как выразился помощник тогдашнего президента Медведева, «за слабоумие», официально — «по собственному желанию». Однако ярче всего блеснул красноречием министр образования Дмитрий Ливанов, недовольный сотовым оператором: «Вернул МТС их говнокарту. Низкое качество интернета и обман на 3500 руб.». Прокололась в твиттере и депутат Госдумы от «Единой России», в прошлом знаменитая фигуристка Ирина Роднина. Она опубликовала в нынешнем сентябре чей-то фотоколлаж с президентом США Бараком Обамой и его ­женой Мишель, удивленно смотрящими на банан. Читатели микроблога сочли картинку расистской и осудили Роднину. На это она заявила, что ничего предосудительного в шутке не видит: «Свобода слова есть свобода! За свои комплексы сами и отвечайте!» Санкций к депутату не последовало: в думской комиссии по этике заявили, что как депутат и как гражданин Роднина «имеет право выкладывать любые фотографии, не запрещенные законом». «Твит вызвал международный скандал. Но ведь это частное высказывание, которое не отражается на законодательной работе Родниной. Она не принимает националистических законов или законов против Обамы», — замечает философ Валерий Анашвили.

В августе 2013 года руководитель дирекции спортивных программ ВГТРК Дмитрий Анисимов, расстроенный тем, что в отборочном матче Чемпионата мира по футболу 2014 года сборная России проиграла сборной Северной Ирландии, прошелся в твиттере по Первому каналу, транслировавшему игру, по футболистам и Петербургу, в котором проходила встреча: «Питер… гнилой город, гнилая команда, гнилые игроки… Фабио… ты тоже не волшебник. А если результат тот же самый, зачем платить больше». И лишился работы. Психолог Сергей Ениколопов сравнивает публикации частного мнения с самодоносом: «Я сообщил всем, что думаю, хотя думал я пять минут, а то и минуту. Одно дело — прийти к друзьям и сказать, что ваш начальник осел. Вы говорите это, чтобы спустить пар или получить совет, но никак не рассчитываете, что об этом тут же узнает работодатель». Похоже, люди также не понимают, что автора выложенного ими в интернете можно установить. «Традиционно ошибки или плохое поведение людей сначала портили репутацию, а потом забывались. А теперь любая фотография, например в пьяной компании, как домоклов меч, будет висеть на вами в течение всей вашей профессиональной деятельности. Общество еще не знает, как себя вести в ситуации, когда ничто не предается забвению», — говорит философ Кирилл Мартынов. Такое бывало и раньше, говорит Ениколопов и приводит в пример двух не знающих, что такое интернет, 80-летних стариков, которые сводят счеты из-за глупой ссоры 50-летней давности — точно по Гоголю. В интернете же у людей есть два варианта поведения, говорит Мартынов: научиться «держать себя в рамках», что делает жизнь шаблоннее, либо всем более мягко относиться к нарушению общественных правил. По мнению Эрика Шмидта, бывшего руководителя Google, «общество до сих пор не понимает, что может быть, когда все доступно, известно и когда не исчезает никакая информация». Он предсказывает, что в будущем каждый, достигнув совершеннолетия, будет менять имя, чтобы избавиться от вороха невинных грехов подросткового возраста. Раньше люди в таких случаях просто уезжали в другие города, а многие известные персоны, не желая огласки глубоко личных дел и переживаний, в завещаниях просили сжечь их архивы. В эру интернета это уже не спасет: цифровые рукописи не горят.

«Нет ничего невозможного» 

История Алексея Гарбера — как раз о том, что попавшее в интернет из жизни не вычеркнуть. Уроженец Ташкента, он иммигрировал в США с матерью под фамилией Вайнер, в 2002 году поступил в Йельский университет, на последних курсах которого на него навалилось бремя невольной славы. В 2006 году студент Вайнер отправил в инвестбанк UBS резюме на летнюю подработку. К заявлению он приложил видеоролик о себе, озаглавленный Impossible is Nothing («Нет ничего невозможного»). На видео 20-летний Алексей, отвечая на вопрос, как добиться успеха, презентует себя этаким суперменом, которому все по плечу. «Успех, — вещал он тоном гуру, — это особое состояние души, высшее напряжение всех сил, сосредоточенных на достижении цели». Советы в духе «главное — безоговорочно верить в себя» чередовались кадрами «практических достижений»: вот Алексей жмет штангу весом 225 кг, вот он делает головокружительный кульбит на горных лыжах, вот страстно танцует с длинноногой красавицей, вот на теннисном корте уверенно и мощно подает мяч.

И наконец, кульминация: соискатель концентрированным ударом руки разбивает стопку из семи кирпичей. К видео Алексей приложил рассказ о себе, в котором сообщил, что он, помимо всего прочего, автор книги о Холокосте «Women’s Silent Tears», которая, как потом выяснилось, на две трети являла собой компиляцию из энциклопедий и других открытых источников. Неустановленный сотрудник банка, посмеявшись над этим образчиком по-детски наивной саморекламы, отправил резюме коллегам из других инвестбанков. Видео было опубликовано во многих блогах, затем попало на YouTube, где стало весьма популярным. Ролик, как пояснял позже Алексей, предназначался только для отдела персонала UBS, но вскоре над ним потешалась вся Уолл-стрит и интернет заполонили бесконечные пародии. Его имя стало синонимом самолюбования, об Алексее написали Forbes и Fortune. Несколько лет спустя Алексей говорил журналистам, что это было унизительно и очень обидно. «Я впал в уныние», — признавался он. Интернет был буквально забит едкими публикациями о «самородке». Банк UBS, в котором произошла утечка, заявил, что «безусловно сохраняет конфиденциальность корреспонденции соискателей и не предает огласке их резюме и заявления», и пообещал «предпринять соответствующие действия», если какие-то правила были нарушены. Вайнер пригрозил исками UBS, YouTube и сайту IvyGate, требуя удалить ролик и все упоминания о нем. Вместо этого журналисты провели расследование и выяснили, что уже в Йеле молодой человек прославился байками о том, как он давал уроки тенниса актеру Харрисону Форду, работал на ЦРУ и ФБР, участвовал в гладиаторских боях в Тибете, в которых собственноручно убил 24 противников, как рекомендательное письмо в университет ему писал сам Далай-лама.

Все эти истории только распаляли интернет. Надо ли говорить, что на работу в UBS его не взяли и дорога во все компании на Уолл-стрит была ему заказана? «Кому нужен такой эгоманьяк!» — в один голос говорили банкиры.

Став посмешищем, Алексей попытался изменить жизнь. Он окончил Йель, женился и вернулся в Нью-Йорк, где, сменив фамилию на Стоун, стал тренером по теннису и консультантом по запуску стартапов. Но от прошлого было не так-то просто избавиться. Его донимали вопросами, и Алексей в конце концов признал, что некоторые моменты на видеопрезентации были преувеличением, но «само видео показывало, кем он был и кем стремился стать». Одному журналисту он жаловался, что комментарии в интернете потрясли его, что он много думал о жестокости интернет-культуры, которая могла бы его сломить.

В 2008 году он опубликовал блог, в котором поведал городу и миру, как реагирует на критику. «На ум приходит Толстой, написавший: “Каждый думает изменить мир, но никто не думает изменить себя”. Критиковать других проще, чем себя. Я часто ловлю себя на том, как, смотря по телевизору выступления спортс­менов, ищу у них ошибки, хотя понимаю, что не могу того, что делают они. Шквал дез­информации обо мне и карикатур такой, что людям проще смотреть на меня критически».

Но Алексей продолжал множить мифы о себе, утверждая в интернете, что учился в Лондонской школе экономики, работал на Hilbert Technology, Morgan Stanley и Tomkin Real Estate Group. Заявлял, что создал инвесткомпанию, которой на самом деле не было, и т.д. Борьбу за свою репутацию в интернете Алексей проиграл, и спустя годы вспоминать об этом ему было неприятно. Знакомые Алексея говорили, что у него было «множество планов и идей». «Он был очень позитивным, творческим человеком и верил в то, что делает», — сказал изданию Vice Васко Младенов, который подружился с Алексеем на теннисных кортах Университета Сент-Джонс. Мифу о могуществе не хватало одного: чтобы в него поверили другие. Но реальность и представленные в интернете факты, сопровождаемые едкими комментариями, этот миф разбивали вдребезги. Алексей так и не смог избавиться от ярлыка шута. В январе 2013 года Вайнер — спортсмен, тренер и предприниматель — умер в возрасте 29 лет от остановки сердца, вызванной предположительно передозировкой лекарств или наркотиков. За день до смерти один из друзей по Facebook написал у него на стене: «Не продавайте этому идиоту никаких таблеток» и «Позвони маме». «Володя, иди к черту», — был его последний ответ.

Подобных историй, когда жизнь человека ломается из-за разглашения посторонними частных сведений о нем, немало. Алексей придумывал легенды, но мошеннических целей он не преследовал. Просто в цифровую эпоху нужно понимать, что рано или поздно тайное станет явным, будет растиражировано и удалить его из интернета уже не удастся. Любая информация, если она сохранена в электронном виде, может однажды всплыть. Пример бывшего сотрудника ЦРУ Эдварда Сноудена, а еще раньше — Джулиана Ассанджа с его WikiLeaks показывает, что от этого не застрахованы даже спецслужбы.

Кроме того, если раньше публичность была прерогативой политиков, спортсменов, артистов, первых лиц корпораций, то сейчас она становится уделом и обычных людей. А это накладывает дополнительные ограничения на поведение, в том числе в частной жизни. «Обычный человек становится все более пуб­личным, но он рискует превратиться в микрозвезду и оказаться под тем же прессом, что и традиционно медийные люди», — замечает Кирилл Мартынов. Еще одна особенность: звездами и политиками становятся добровольно. У обычных людей, даже таких как Алексей, сейчас нет выбора — быть в сети или нет. Человек может оказаться в интернете в любой момент, даже когда он думает, что ведет конфиденциальную беседу или переписку. Его в любой момент могут записать на видео или диктофон, и его частная беседа окажется на виду.

Но это не значит, что нужно становиться эскапистом и отказываться от соцсетей. Как минимум потому, что интернет — один из самых простых способов познакомиться с интересными тебе людьми и создать себе репутацию. Если она вообще в сети нужна.

Источник : hbr-russia.ru