Results not found

По вашему запросу ничего не найдено

Попробуйте отредактировать запрос и поискать снова

Карьера

Как ищут работу бывшие заключенные

Article Thumbnail

Образ освободившегося человека в России ассоциируется с отсутствием выбора, привычкой к низкооплачиваемому труду и невозможностью защитить свои права. Анна Боклер поговорила с людьми, давно покинувшими места лишения свободы, о сложностях при поиске работы и о том, какие существуют варианты. Юрист проекта «Русь сидящая» прокомментировала ситуацию.

Руслан, курьер и сценарист

Я получил образование политолога, но, так как диплом защищал в 90-е, до ареста занимался только мелким бизнесом. За шесть лет срока связи подрастерялись, возвращаться было особо некуда. Понятно, что при всём желании я бы не смог устроить себе каникулы после тюрьмы: надо было искать ночлег и питание. Настроение было — в бой! Быстрее что-то делать, включаться в реальную жизнь.

Я освободился в середине нулевых, получил деньги на плацкартный билет до города по месту прописки. Там в социальном отделе мне выдали 1300 рублей, после чего поехал в Москву. В зоне я несколько лет работал пекарем. Мне капали какие-то деньги на счет, но они были несопоставимы с зарплатами на воле, поэтому не было мысли копить. Тратил там же в ларьке: бублики, конфеты — вот, собственно, и всё. В широком смысле зона дала мне разные новые качества, но это больше про философию принятия жизни и себя — каких-то конкретных навыков для монетизации я не получил. Так что сначала я устроился уборщиком снега на территории больницы. Там платили 13 тысяч, но была подсобка и трехразовое питание. Это было вполне удобно на первое время, хотя я и не очень комфортно себя чувствовал, будучи по факту дворником — это тяжелая физическая работа. А меня пугало, что она затянется навсегда: всё-таки мало где еще можно было бы претендовать на условия пансиона.

Поставил себе цель выйти из этой зоны комфорта. Как только накопил деньги на съем жилья — сразу же ушел работать курьером. И вот последние годы работаю в службах доставки. Зарплаты хватает на съем комнаты около конечной станции метро, еду и одну поездку на море в год.

Самое страшное — менять работы: несколько раз фирмы закрывались, и приходилось искать новое место. Никогда не знаешь, на сколько останешься без денег, — ходишь по собеседованиям, где-то проходишь, тебе говорят: «Всё хорошо, вы нам подходите, вечером перезвоним, завтра подпишете документы». Когда вечером не перезванивают, звонишь сам. «С вами всё отлично, но мы уже закрыли вакансию, простите». Всё становится ясно… Вероятно, где-то не проверяют, где-то умеют закрывать на это глаза.

Не могу сказать, что моя работа интересная. Целыми днями ездить по Москве в течение 15 лет — утомительно, но как-то пока на большее я не собрался. Я пишу сценарии, хочу начать подавать на конкурсы, чтобы как-то это монетизировать. В идеале я хотел бы получить грант на свой проект — сайт, где могли бы общаться люди с тюремным опытом по всему миру, помогать друг другу с работой, морально, в общем, наводить мосты.

Если бы у меня была возможность что-то решать на уровне государства, вряд ли бы я попросил каких-то преференций для бывших осужденных, но искал бы инструменты для разбивания барьеров, которые замыкаются по периметру, когда человек пытается трудоустроиться.

Понятно, что у проблемы две стороны: доступ к базе судимости и отношение общества к судимым. Если честно, я после стольких лет на свободе, в нормальном, как говорят, обществе, уже не представляю каких-то глобальных изменений по второму пункту. А вот сделать базу менее доступной… Было бы замечательно, если бы ее могли просматривать только при трудоустройстве в специфические места, а не повсеместно.

Еще, конечно, было бы здорово иметь социальное сопровождение в России, чтобы на свободе ты сразу получал возможность проконсультироваться по работе и узнать о вакансиях, куда тебя возьмут с судимостью. Но понятно, что еще лучше было бы скопировать с некоторых других стран правило второго шанса — когда человека, судимого впервые, не касаются практически никакие ограничения после освобождения.

Мне лично подходит исполнительский труд, при котором ставятся четкие задачи. Конечно, работе курьером я бы предпочел офис, работу менеджером, видимую карьерную лестницу. Но ни на что не жалуюсь, я как-то осел в Москве и живу по своим потребностям. Мне действительно становится страшно, когда смотрю на ситуацию в масштабах страны. Разговаривал на днях с охранником из городского сада, ну, из тех, которые ходят в форме, напоминающей камуфляж, и следят за порядком. Он говорит, что работает за полторы тысячи в сутки, а чтобы эти деньги довезти обратно, в регион, вынужден брать с собой картошку, соленья, крупы. Мне один священник недавно сказал: «Видишь, нормальные здоровые люди не нужны обществу, а что про вас говорить?» В этом можно усматривать дискриминацию, но он ведь действительно сказал то, что видит…

Екатерина, бармен, домохозяйка

Мой младший сын родился в Тагиле, в колонии, где я отбывала срок. Конечно, это событие и определило всю мою дальнейшую деятельность на зоне. Я работала на «промке» (промзоне. — Прим. ред.), но из-за серьезных проблем со зрением не могла шить — занималась чисткой вещей. Там у меня была зарплата 100 рублей в месяц, с них 40 рублей уходило на оплату адвокатских исков, остатки копить мне, конечно, не приходило в голову — старалась что-то купить ребенку.

Пособий на ребенка не полагалось, по крайней мере администрация не дала написать на это заявление. Как мы потом поняли, деньги на наших детей получала администрация. На что они расходовались, я могу только догадываться. Подгузники и одежду присылали разные фонды в качестве гуманитарной помощи, а детское питание было прозрачным, без запаха молока, — я не предполагала, что оно может быть такой консистенции; грудью кормить запрещалось. Подросшим детям давали ту же баланду, что нам, только перетертую. Понятно, что все, у кого водились деньги, старались что-то докупать детям, пронести гостинцы можно было только нелегально, в час встречи с детьми, — думаю, не надо объяснять, в чем именно проносили.

Еще работала в прачке, устроилась забесплатно стирать детские вещи — там из-за угла можно было заглянуть в детскую комнату. Третья работа была неформальная — мытье общих территорий. Соглашаться на это считалось позорным, и меня по этому поводу сильно унижали в колонии. Я понимала, что если не буду делать грязную работу, то меня и моего ребенка кормить никто не будет, — терпела.

Конечно, это была работа не за наличные деньги, просто все скидываются чем могут — пряники, сушки. Какой-никакой прикорм ребенку был — всё же со свободы нам никто не помогал.

На дорогу домой нам выдали 800 рублей. Но дома как такового не было, так что первое время жила в приюте для матерей в трудной ситуации. Там периодически предлагали работу сиделкой у пожилых людей, я бралась. Потом удалось получить материнский капитал и купить квартиру в дальнем пригороде, удалось вернуть из детдома (забрали на время срока) старшего сына. До колонии я работала барменом и официанткой в разных общепитах. Сейчас сижу дома с детьми. Регулярно откликаюсь на разные вакансии, недавно мне отказали даже в месте технички на заводе, назвав причиной судимость.

На свободе чувствуешь себя изгоем, когда постоянно тыкают в твой опыт, в какой-то момент я даже приняла решение больше не скрывать и не замалчивать эту тему — всё равно город маленький, а перед всеми постоянно оправдываться нет ресурса. Тема слишком стигматизирована, чтобы тебя воспринимали адекватно, поэтому прозрачность базы судимости особенно причиняет неудобства.

Параллельно поискам работы, естественно, пытаюсь устроить младшего сына в садик. На этом круг замыкается: прививочный сертификат остался в колонии, и, хотя я регулярно отправляю запросы, получить его не можем. Это, пожалуй, самая страшная из проблем, потому что потом нас ждет школа, где тоже попросят сертификат…


Источник : prosto.rabota.ru