Антропологический принцип и проблемы психологии развития

В наших журналах не так часто появляются статьи, поновому освещающие важные вопросы теории. К таковым относится работа В.И. Слободчикова и Е.И. Исаева «Антропологический принцип в психологии развития » [4]. Данная статья представляет собой попытку преодоления «первородного греха » психологии — естественнонаучной парадигмы с ее гносеологизмом и субъектобъектной установкой. Нечто подобное происходит в других науках, где накануне грядущего тысячелетия утверждался новый тип рациональности, отрицающий нововременное метафизическое отношение человека к миру и, соответственно, «старое мышление » с его стремлением к расчленению целого, к объективному знанию, с его верой в существование абсолютной истины. Например, для философовпостмодернистов (Р. Рорти, Ж. Дерриды, Ж. Гватари и других) это отношение выражается в примате сущности над существованием, надчеловеческого над человеческим; оно же завело человека в тупик безбытийного и антигуманного индустриализма. Человека нужно раскрепостить на бытие подлинной экзистенциальной свободы, где он самостоятелен в выборе и отвечает за свой выбор, снять оковы с его мышления, эмансипировать собственно человеческое, взрастить полного достоинства сверхчеловека — автора собственного бытия. Естественнонаучная парадигма обрекает психологию быть «психологией психики » и обнажает «нищету психологии «: несамодостаточность, наличие мнимых проблем, редукционизм, — а главное, не позволяет ей выработать собственное представление о сущности человека. Именно поэтому в психологии развития бытуют «парадигмальные установки » — «частные проекции » некого целого: натурализм (описывающий отношение «человек — природа «), социоморфизм ( «человек — общество «), гносеологизм ( «субъект — объект «), культурализм ( «человек — культура «), теологизм ( «человек — Божество «).

Авторы безусловно правы: на этой схеме можно найти место любому бытующему в психологии развития учению. Возможно, по отношению к некоторым[1] это будет не так просто, но суть дела не меняется. Трудно избавиться от впечатления, что это учения о разном, причем за каждым стоят проблемы, родство которых с естественнонаучной позицией в психологии несомненно: мозг — психика, внешнее — внутреннее, биологическое — социальное,

123

детерминизм — индетерминизм. Понятно, почему попытки содержательного сопоставления теорий развития оказываются бесплодными.

Актуальность нового подхода доказана: «Речь идет о складывающейся антропологической парадигме в психологии, о принципиальном антропоцентризме психологических знаний, делающем их…живым знанием, которое только и способно удержать и воспроизвести саму возможность человеческой реальности во всей ее полноте и целостности » [4; 11]. С этой целью выстраивается предмет антропопсихологии (субъективность), методология (историзм), понимание развития (развитие вообще), объект и источник развития (событие). Задается новое видение развития, поворачивающее психологию лицом к «субъективности » ( «внутреннему миру «, «душе «, «духу «), без чего ее действительно трудно считать психологией человека.

Но это видение, которое заостряет вопрос: как соотносится антропологическая парадигма с вариантами естественнонаучной, это смена парадигм или парадигмальный сдвиг, что, повидимому, не одно и то же? Ведь, по определению Т. Куна [2], новая парадигма — научная революция, т.е. смена, замена старых теорий новыми, их отрицающими. В статье В.И. Слободчикова и Е.И. Исаева нет слов «новая парадигма «, а есть «парадигмальный сдвиг в психологии «, «антропологическая парадигма «, «антропологический принцип «, которые образуют синонимичный ряд. Но все же пафос статьи, как и книги [5] авторов, — в утверждении новой, антропологической парадигмы и противопоставлении ее естественнонаучной. Правда, здесь встает вопрос о правомерности употребления понятия парадигмы в психологии. Если следовать Т. Куну, психология вряд ли является «нормальной наукой «: революций ей не занимать, но новые гештальты не сменяют, а дополняют друг друга, высвечивая, как показал М.Г. Ярошевский, новые грани реальности психического.

Антропологический принцип не отрицает «естественнонаучные проекции «, а «объемлет » их: они описывают предпосылки (природа, социум) и условия (культура, Божественная реальность) развития [4; 17]. Объемлет — значит, несет в себе более широкое представление о развитии по отношению к предшествующим и включает их в себя, причем таким образом, что те не теряют своей объяснительной силы. Содержание известной формулы становится богаче, но принципиально не меняется: то, что для антропопсихологии является предпосылками и условиями развития вообще, для психологии есть предпосылки и условия психического развития.

Итак, это действительно не новая парадигма, а парадигмальный сдвиг, отражающий логику теоретических поисков в области психологии развития. В результате получена новая категориальная схема (принцип), которая не отрицает (и не снимает), а дополняет известные. Естественнонаучная схема анализа развития дополняется антропологической. Если это так, то, отвечая на поставленный выше вопрос, правомерно обратиться к понятию дополнительности — чтобы снять труднопреодолимые сложности интерпретации слова «объемлет «. Сложности, которые непомерно возрастают, если принять во внимание, что за «предпосылками » и «условиями » кроются трудно сопоставимые теории развития. Потому вероятнее другое: новая схема выстраивает понимание развития, которое в конечном счете может привести к еще одной теории, дополняющей многоликий образ этой отрасли психологического знания.

Понятие дополнительности использовал Ж. Пиаже в ходе анализа форм объяснения в психологии [3]. Ясно, сам факт множественности объяснения можно считать иллюстрацией применения естественнонаучной парадигмы в гуманитарной дисциплине. Но это не снимает проблему объяснения. Психологическое объяснение — в виде теории, принципа

124

или просто суждения ученого — обречено на множественность форм. Причину этого Ж. Пиаже видит в «извечной проблеме » психологии — психофизиологической, фиксирующей «несводимые друг к другу области реальности «. Причем, «сколько бы ни отрицали эту проблему и не считали ее устаревшей, неверно поставленной и т.д., позиция, занимаемая в отношении нее, в конечном счете всегда определяет выбор объяснительных моделей: отсюда их разнообразие, связанное, следовательно, скорее со сложностью самой сферы исследования психологии, нежели с непоследовательностью теорий или методов » [3; 167]. Поэтому объяснение предполагает сведeние психического к близкой ему и нерасчлененной реальности. Так появляются категории объяснениясведeния: психогенетическая (психоанализ), психосоциологическая (советская психология), физикалистская (гештальттеория), органическая (ассоциативная психология), объяснение через поведение (бихевиоризм), посредством генетической реконструкции (этология), объяснение, основанное на абстрактных моделях (теория самого Ж. Пиаже). Вне сведeния теория в психологии невозможна. Все теории имеют право на жизнь, вопрос в том, насколько дедуктивные конструкции соответствуют реальности и дополняют «абстрактные модели «.

Антропологический принцип — не теория, но оригинальное психологическое объяснение, в свете которого развитие ребенка предстает «входом в событие «, «сворачиванием чистой потенциальности в точку (обретение души) «, становлением «авторства и универсальности саморазвития » [4; 16] (выделено нами. — П.М.). Однако «извечная проблема » перед этим объяснением не стоит. Более того, оно вообще не несет в себе ограничения со стороны, говоря словами Ж. Пиаже, другой области реальности. Здесь нет места психофизиологической проблеме, очевидно, потому что принцип ориентирован на развитие вообще человека, одаренного субъективностью как способностью «превращать собственную жизнедеятельность в предмет практического преобразования » [4; 12].

Правомерность применения слова «объемлет » в психологии развития теперь уже вызывает сомнение. Антропологический принцип явственно перекликается с постмодернистской философией человека, утверждающей примат существования над сущностью. Возможно, в философии такой взгляд на человека оправдан, но психология имеет дело с психическим развитием человека во плоти, человека не просто живого, но живущего и заявляющего о своей жизни, где он далеко не всегда автор, и психофизиологической проблемой, и множественностью форм объяснения. Повидимому, это та «человеческая реальность «, которую антропологический принцип не объемлет. Но ничего негативного в этом нет, потому что у него своя реальность — субъективность, с которой принцип «работает » достаточно продуктивно, о чем свидетельствует, например, предложенная схема периодизации психического развития [6].

Психологии нужен и новый принцип, и новое представление о развитии: чтобы дополнить теории развития построениями, отражающими новые тенденции человеческого познания. Но при этом следует иметь в виду, что ей приходится держать ответ перед человеком конкретным. Ведь не случайно многие психологические объяснения развития выросли из наблюдений авторов за собственными детьми (Ч. Дарвин, супруги Штерн, Б.Ф. Скиннер, тот же Ж. Пиаже). Именно конкретное, которое, к тому же, не нужно специально строить в качестве объекта психологии развития, задает проблемное поле, на котором растут и множатся объяснения.

Наверное, любой практикующий психолог может привести примеры, когда невозможно найти удовлетворительную схему объяснения.

125

Вот один из таких: Андрей К.., 1986 г.р. После смерти матери (около года назад), вместе с братьями и сестрами (всего пять), переведен в интернат для детейсирот. В отличие от родственников (причем с братомпогодком учится в одном классе) не может адаптироваться и при первой возможности убегает (за неполных три месяца — 23 раза!) к «тете » — подруге матери, к которой привязан уже несколько лет. Со слов старшей сестры, такого рода привязанности он не проявлял к матери. Не может объяснить этого и подруга матери: относится к нему так же, как к другим детям умершей; поведение Андрея оборачивается серьезными проблемами для нее самой и ее семьи. Какая теория может объяснить этот момент в развитии ребенка? Ведь здесь не просматриваются ни роль матери (психоанализ), ни положительное обусловливание (теории социального научения), ни совместная деятельность или полноценное общение (теории советской психологии), ни опосредствующие «категориальные структуры » (когнитивизм). Повидимому, это и не событие с Другим (антропопсихология), потому что другой этого ребенка не хочет. Весьма трудно считать этот случай «становлением авторства саморазвития «, потому что Андрей, скорее, пленник своей жизненной ситуации. Судя по внешним признакам и результатам обследования (при сохранном интеллекте — отсутствие опосредствующих описанное поведение звеньев), данный случай напоминает явление импринтинга (этология), но на пути этого объяснения стоит возраст ребенка.

Речь идет о дополнении как возможности применения, в принципе, любой обоснованной теории, исходя из содержания конкретного случая. При этом конкретное выступает моментом развития, логику которого требуется воспроизвести путем анализа жизненной ситуации ребенка, оперирующего понятиями психологии развития. Как и в теоретическом познании, это восхождение от абстрактного к конкретному, но все же конкретное здесь особое — живое, которое также «восходит «: задает направление поиска абстрактного. Известно, что абстрактное не ведает простого перехода к конкретному, но для постмодернизма в психологии этой проблемы, кажется, не существует.

К психологу обратилась мама семилетнего Вани с жалобами на его агрессивное отношение к окружающим, прежде всего к отчиму, амбивалентное к ней, нежелание учиться, случаи воровства. На «рисунке семьи » ребенок изобразил родных, но оставил без подписи фигуру отца. Отец есть, но без имени. Вопрос «как зовут папу » так и остался без ответа, что, вероятно, означает: «я не знаю, как зовут моего папу, потому что их у меня два «. Можно предположить: таким образом заявляет о себе депривированное самосознание, кризис идентичности вследствие актуализации неразрешенного Эдипова комплекса — образования предыдущего периода развития (отец ушел из семьи, когда Ване было три года). Своим поведением ребенок манифестирует поиски самого себя — как свое потерянное и не приобретенное. Это вариант психоаналитического объяснения, и он имеет право быть, потому что воспроизводит известный процесс развития и позволяет понять конкретный случай, взятый в контексте жизненной ситуации развития ребенка, которая сама указывает путь такого понимания.

Антропологический принцип я характеризую как форму психологического объяснения, с чем В.И. Слободчиков и Е.И. Исаев вправе не согласиться. Хотя в их статье об этом ничего не говорится, в книге [5] антропологический принцип вводится в связи с разграничением В. Дильтеем [1] «объяснительной » и «описательной » психологий и призван служить именно второй. Если это принять, такая характеристика теряет свой смысл (равно как и попытка авторов представить антропологический принцип метапринципом). Можно ли примирить объяснение и понимание обращением к понятию дополнительности? На наш взгляд, можно, если рассматривать психическое развитие как конкретное жизненное явление, объясняемое посредством абстрактного. Ведь психологическое объяснение напоминает решение задачи: в нем наличествуют неосознаваемые звенья, происходит преобразование исходного в новое целое, искомое же, на поиски которого затрачивается время, нередко предстает инсайтом. Для В. Дильтея это

126

«расчленяющее переживание душевной жизненной связи «, для решающего такого рода задачу — необходимое средство объяснения. Объяснение вбирает в себя понимание как свой необходимый момент. Поэтому в реальности психологического анализа случая развития объяснение и понимание предстают сторонами единого процесса, дополняющими друг друга.

Попытка найти место антропологического принципа среди других подходов в психологии развития приводит к «извечным » проблемам естественнонаучной психологии: психофизиологической, абстрактного — конкретного, понимания — объяснения. Неужели происходит движение по кругу?

Американские коллеги цитируют М. Вебера: «Есть науки, которым дарована вечная молодость, и к ним относятся все исторические дисциплины, перед ними в вечном движении культуры все время возникают новые проблемы. Для них главную задачу составляют преходящий характер всех идеальнотипических конструкций и вместе с тем постоянная неизбежность создания новых » [7; 10]. Если это высказывание отнести к психологии развития, для чего есть все основания, то и антропологический принцип, и другие возможные попытки вырваться из плена традиций прошлого являются свидетельством ее «вечной молодости «. Правда, та же психология развития свидетельствует, что молодость не только ставит новые проблемы, но и воспроизводит старые, «извечные «.

Итак, хотя антропологический принцип призван решить проблему редукционизма, все же приходится интерпретировать его как форму объяснениясведeния, но уже не психологического, которому «свойственно поднимать все новые проблемы при своем бесконечном нисходящем движении » [3; 176], а философского — в обратном направлении: от «низшего » к «высшему «. Она переносит исследование развития человека в область предельных абстракций, не объемлющих всего многообразия изучаемой реальности, но, надо думать, дополняющих представления о ней.

Эта интерпретация не является оценочной. Она констатирует, что новое в психологии развития следовало бы более строго согласовывать со старым. Да и нести оно должно не только живое знание, но и знание о живом.

Авторы начинают и заканчивают статью призывом продолжить начатый разговор, что, очевидно, стоит сделать ввиду важности темы.

1. Дильтей В. Описательная психология. 2е изд.: Пер. с нем. СПб., 1996.

2. Кун Т. Структура научных революций: Пер. с англ. М., 1977.

3. Пиаже Ж. Характер объяснения в психологии и психофизиологический параллелизм // Фресс П., Пиаже Ж. Экспериментальная психология: Пер с фр. Вып. III. М., 1966. С. 157194.

4. Слободчиков В.И., Исаев Е.И. Антропологический принцип в психологии развития // Вопр. психол. 1998. № 6. С. 317.

5. Слободчиков В.И., Исаев Е.И. Психология человека. Введение в психологию субъективности. М., 1995.

6. Слободчиков В.И., Цукерман Г.А. Интегральная периодизация общего психического развития // Вопр. психол. 1996. № 5. С. 3850.

7. Baltes P.B., Reese H.W., Nesselroade J.R. Lifespan developmental psychology: Introduction to research methods. New Jersy, 1988.

Поступила в редакцию 21. V 2000 г.

[1] Например, к Э. Эриксону, который отчетливей других строил переход от природы к обществу, или к теориям советской психологии, явно боявшейся обвинений в социологизме: достаточно вспомнить формулу «внешнее через внутреннее » С.Л. Рубинштейна или поиски в школе Л.С. Выготского опосредствующих звеньев в отношениях человека с обществом.

Источник: hr-portal.ru